Как стемнеет, Виктор решил забрать отца с матерью и дня на два скрыться в пещерах Делегардовой балки, а затем перебраться к тетке на Корабельную сторону.

Но незадолго до конца дневной смены в контору вошли эсэсовец и переводчик Сережка. Они проверили у Виктора документы и велели следовать за ними.

Подходя к перрону, Виктор увидел, что от станционной кладовой шли лейтенант-эсэсовец, Эрик и отец в стареньком пальто нараспашку, а за ними жандарм с пачкой подпольных листовок, которые он дал отцу на хранение. И Виктор понял, что дни отца, его и, быть может, матери сочтены.

А в это время в доме у него шел обыск. В комнатах полы были устланы пухом, старыми тетрадями, книгами, на диване валялась гитара с разбитой декой, на кроватях вспоротые ножом матрац и подушки.

Жители Сапунской высыпали на улицу и издали скорбными взглядами провожали Владимира Яковлевича и Виктора, которых жандармы вели к полицейскому «черному ворону», жалостливо смотрели на Татьяну Яковлевну, тихо плакавшую у калитки…

А через несколько дней и она была арестована.

Капризна, переменчива севастопольская зима. То задует колючий северный ветер, сыпанет снежной крупой, и тогда море штормит, берега гудят от прибоя. То нудно сеет и сеет мелкой водяной пылью. То подморозит, и тогда такой гололед, что не пройти по гористым улицам города и слободок. А потом вдруг мороз отступит, и повалит косой мокрый снег.

Последние две ночи с моря наползали густые молочные туманы, погребая под собой берега, бухты, холмы с городскими развалинами. Лишь к полудню косматая завеса медленно, как бы нехотя поднималась и повисала над вершинами холмов, чтобы через несколько часов опять укрыть, словно саваном, истерзанный город.

В доме Ревякина уныло и зябко. Промозглая сырость проникла в жилье. Лида, набросив на плечи теплый платок, готовила на кухне обед. Кузьма и Ваня Пиванов, притащив со двора хворост, растапливали печурку. В комнате едко пахло дымком.

Всю ночь Жора и Женя набирали, а потом тискали газету. Вести были хорошие: под Корсунь-Шевченковским окружена большая группировка фашистских войск, морской путь из Крыма в Румынию стал для врагов «дорогой смерти». Перед рассветом Жора с Женей ушли, захватив с собой все, что успели отпечатать. Кузьма с Иваном сменили их и только недавно закончили тираж.

Промывая в миске просо, Лида беспокойно поглядывала на мужа. Александр с посеревшим лицом ходил из угла в угол в соседней комнате. На рассвете он вслед за Жорой ушел из дому, предупредив, что идет к Михайлову и скоро вернется, а пришел лишь несколько минут назад. По его глазам, пятнам на щеках и нервно двигавшимся желвакам Лида поняла, что он очень расстроен.

За все время их семейной жизни лишь трижды Лида видела мужа таким взволнованным: когда он узнал о расстреле Максима Пахомова и после арестов Кочегарова и Маши Гаврильченко. Неужели опять что-нибудь случилось?

Лида ценила хладнокровие мужа, его выдержку, невозмутимость. Он всегда был жизнерадостен, приветлив, уравновешен и с ней и с товарищами. А теперь не узнать. Совсем издергался. После ареста Маши ночами почти не спит. Среди ночи выходит во двор, курит, потом глаз не смыкает до рассвета. Да, провал Маши — страшный удар! С нею связаны судьбы многих людей. Не перечесть парней и девушек, которые получили от нее поддельные справки, биржевые карточки, были освобождены от угона в Германию. А подготовка похода пленных и подпольщиков в лес, к партизанам? Ведь это она по заданию Саши подыскала конспиративную квартиру на Воронцовой горке в доме рабочего порта Петра Григорьевича Макарова, где теперь назначено место сбора всей группы. Она, Лида, хорошо понимает Сашины тревоги, полностью их разделяет. Как поведет себя Маша на следствии? Хватит ли у нее мужества выдержать пытки?

Вчера вечером Жора принес еще тревожную весть. Виктор Кочегаров ухитрился передать из тюрьмы: Миле Осиповой и Мише Шанько надо скрыться. Но они не решаются, боятся — эсэсовцы расстреляют родителей, сестер, братьев.

Кастрюля с баландой стояла уже на плите, когда Александр вышел на кухню и присел на корточки у печурки рядом с Ваней. Тот достал горевшую лозинку, дал прикурить и участливо спросил:

— Ты что, Саша, такой сумной? Сам на себя не похож.

— В самом деле, что с тобой? С Михайловым поругался или стряслось что-нибудь? — присоединилась Лида.

— Пока не стряслось. Но стрясется! — Александр встал и направился к выходной двери.

— Не уходи, кури здесь. И расскажи толком, в чем дело. Чем ты расстроен? — попросила Лида.

— Я взбешен. Взбешен отношением Михайлова к нашему делу, всем его поведением!

Более пятнадцати месяцев Михайлов находился в концлагере. Он создал несколько подпольных групп из военнопленных, которыми руководил, наладил связи с некоторыми коммунистами в городе, в частности, с Галиной Прокопенко.