— Ну ты ж не бросишь свою Катью.

Услышала то, чего совсем не ожидала.

Мигом всё вспомнилось: и то, как мангу придумывали, и как Ноэль увез из «Акации», когда поссорились: дождь лупил в лобовое стекло… и его «мне хорошо с тобой». Неужели правда — кончено? Тихо в доме. И снаружи, на авеню де Паж, тихо и пустынно. Сонные деревья в желтом свете фонарей.

Потом раздался шум — еле слышный, нарастающий. Машина остановилась напротив дома. Лязгнула калитка. В «Ступеньках» не приняли? Надо срочно, немедленно, поговорить — улетит утром в Португалию, и что делать? Не выспаться ему, бедному. А его отец завтра заявит, что психованная русская выясняла отношения в три часа ночи.

Ноэль не спускался. Вдруг осенило: он просто что-то забыл. И сейчас уйдет.

Выскочила из постели, босиком — по каменной лестнице: задела локтем плетеный поднос на стене, он запрыгал по ступеням вниз с мягким шепотком.

Ноэль искал что-то в ванной комнате.

— Натале…

Не оглянулся.

— Оставайся.

Пальто на нем устало болталось. Серое пальто, шелковый серый шарфик с ненавязчивым рисунком.

— Нам пока рано расставаться, Натале.

Оглянулся резко:

— Пока?

Кивнула, улыбаясь. Он смотрел на эту улыбку.

— Наши отношения… мы их не исчерпали, понимаешь?

Он молчал, смотрел.

Улыбнулась еще шире:

— Наталино, пошли спать.

Снял пальто, перевесил через руку. На лестнице ткнула пальцем в темноту:

— Там лежит поднос со стены, можно поскользнуться…

— Ты мне его подложила? Если бы я вниз пошел?..

Он улыбался. Она знала почему. И почему остался, знала. У нее был прежний взгляд. Она вернулась.

Маринка звонит, вся такая внимательная — спрашивает, как с Тибидохом дела обстоят, «как настроения». Настроения забавные: сунулся на «Знакомства» mail.ru, поразвлечься — за пару недель девок намело… Видать, Париж в анкете действует на них, как валерьянка на кота. Особенно одна расстаралась, из Томска, студентка педвуза. Пишет про свой «богатый внутренний мир», какую-то ахинею про «реанимацию сердца», фотографиями так и сыпет — а там сплошные чулки, кружевные боди и боа из черных перьев. То в одной позе перья распушит, то в другой. Таланты, однако, в российской провинции. Маринке фотки переслал — она надулась. Собрал самые клевые снимки девиц, да и отправил ей, подразнить. Ее как веником смело.

— Ксень, у меня от них шок… Девчонки многие нормальные, рассчитывают на что-то. Но это как если бы нет больше ничего между ним и мной. Одна называет его «милый», другая — «Диня». Как будто в мой дом ворвались чужие люди…

— Не торопишься ты в свой дом вернуться.

Маринка никак не поймет, что на двух стульях не усидишь.

— Не смогу я с ним после Ноэля. Изменился бы он…

— Ну так и скажи ему.

Маринка замялась.

— Ксень, это как же любить человека надо, чтобы простить его уход, да еще и другим стать ради него…

— Не любил бы — не пошел бы в префектуру. Через неделю идете? А что Ноэль?

Что Ноэль…

Ревела в комнате «с котом» из-за этих фотографий. Ворвались и наследили, гадко. Ноэль заглянул — увидел мордочку красную, давай успокаивать. Утащил в спальню, посадил на кровать: «Пока не признаешься, что случилось, не ляжем». А ему рано утром в Лилль… Сами собой руки сплелись, но ласка его оставалась теплой, не переходя в страсть, не обжигая. Он никогда так не занимался любовью. Это именно любовь была — не секс. Он ведь обычно вел себя как подросток, дорвавшийся до тела — без толку и расстановки. А тут будто говорил ей: ты — ты — ты… И ее качало на этих волнах, качало, и пришел покой, и уже ни о чем не думалось.

Темно, ставни закрыты, пылесос наяривает прямо над головой, скребет по плитке на полу. У отца Ноэля одна и та же шутка: «Как? Вы уже встали?» — или в семь надо подскакивать, или будет шутить. Подремала с глубоким чувством вины, проскочила в душ и — к компьютеру, почту проверить: вдруг Айко написала.

Новых писем — ноль. Зато Денис в скайпе. Помнит, что послезавтра идти в префектуру?

Он помнил. Отвечала ему как во сне. Стучала не по тем клавишам.

Он прекрасно знал, что для нее значили его слова. Он знал, но ему было наплевать.

Правильно ли он сделал, сказав Веронике: «Я в ответе за тех, кого приручил»? Но ведь и правда, Катья работу оставила в Новачебарсаксе. Вырвал ее из привычного мира, вынудил жить в чужой стране, без близких людей. Послушать Катью — Новачебарсакс не хуже Парижа. У них там река Волга, дача, а здесь, видите ли, черных полно. Сколько раз просил — не называй их на улице неграми — без толку.

Девочка уже на языке говорит, в школу ходит — развестись, они что, назад в Россию поедут? А если Катья работу там не найдет, что с Таньей будет? Да и привык ребенок здесь. Нет, надо дождаться, когда Катье десятилетний вид на жительство дадут. И тогда, если Вероника согласится…