Корто — он как его черепахи. Если в мордочку по стеклу ногтем не стучать, кусаться не станет. У него полно дел под панцирем, некогда к другим приставать. Авось удастся уживаться на двадцати квадратах… но жилье стоит искать — иначе может кончиться высадкой на Елисейских Полях: с зубной щеткой в одной руке и тапками в другой.

В школе учеба набирала обороты с чудовищной скоростью. Немудрено: Марину взяли сразу на третий курс, с ее дипломом художественного училища. Как грибочки, росли домашние задания по веб-дизайну. Денис выделил ей угол за аквариумом, где поставил небольшой стол с пузатыми ножками. Он как раз ездил к лоботрясу в престижный пригород и заметил около одного дома утварь на выброс. Возле утвари вился озабоченный дедок в спортивном костюме. Денис тормознул машину напротив и, высунувшись из окна, стал внимательно смотреть на деда. Дед засуетился, схватил три плетеных стула, нанизанных друг на друга, и потащил прочь, кинув печальный взгляд на пузатоногий столик, слишком тяжелый.

На столике Марина поселила ноутбук и одноухого глиняного осла, утерявшего свой нескромный орган слуха при переезде. Осла подарил Вадим, звавший ее буридановой ослинкой — потому что выбирать всегда было для нее мучением.

Бродила по коврику мышкой, иногда скашивала глаза в сторону Корто. Видела его нечетко сквозь толщу воды в аквариуме. Застрял в Интернете. Он постоянно что-то изучает, прямо мания — недаром мозги под науку заточены. Брала лист бумаги, набрасывала профиль. Не получалось, переходила на тортил.

— Чего ты их никак не назовешь?

— Чести много.

— А я уже придумала: Тора и Тила.

— Мясца им подкинь.

Кухни нет, есть угол отгороженный.

— Идите сюда… цып-цып-цып… кусочек — Торочке, кусочек — Тилочке… Денис, я вот думаю, работу мне надо поискать. У меня право на двадцать часов в неделю.

— Поищи. — Не отрываясь от компьютера.

Вот такой он, Корто. Но догадывалась, на что шла.

— Может, подашь идею? Ты же здесь десять лет живешь, а не я.

Встал, пошел в кухонный угол, налил себе апельсинового сока.

— С твоим уровнем языка я бы пока не рыпался. Ну разве в магазин… и то… Но если ты им приплатишь, может, возьмут.

— Корто, прекрати, у меня деньги на исходе… А есть тут русские магазины?

Допил сок, сполоснул чашку.

— Попробуй в русский книжник сунуться.

Она здесь осталась. Так естественно это получилось.

На кровати ей было выделено место у окна, и перед сном она смотрела на луну, как та ползет черепахой, пока за рамки окна не выползет.

В постели он был, скорее, хорош — даже не то чтобы хорош, а деликатен. Это так не вязалось с его манерой нахальной себя вести. В ту ночь она держала его за запястье, слушала ровное дыхание, разглядывала скобочку месяца, думая как раз об этом: что ни в жизнь не догадаешься, глядя на человека, каким он может быть, когда из-под панциря выбирается, весь такой помятый и пугливый. И ласковый.

Ей казалось, что он спит. Прозвучало неожиданно:

— Знаешь, я ведь всё говорю себе: «Она не выдержит».

Денис смотрел в потолок.

— Но если до сих пор терпишь, значит, все-таки… — запнулся, — ты все-таки меня любишь.

Видать, колоссальное усилие совершил, чтобы это «любишь» произнести.

Марина приподнялась, положила руку ему на щеку, улыбнулась.

— Люблю.

— Я… тоже.

Спрятал лицо у нее в сгибе локтя.

Марина спускалась под землю на «Риволи» и выныривала на «Бастилии». Русский книжный магазин «Глоб» принял ее в кассирши-продавщицы-советовальщицы — не на двадцать часов в неделю, а все ж лучше, чем ничего. Произошло это по чистой случайности: ей отказали, но на выходе она столкнулась с хозяином, его попутным ветром закинуло, когда он мчался из Брюсселя в Нью-Йорк. Поговорили о живописи… Словом, повезло.

Хотя что значит повезло… Теперь она была в курсе русских событий в Париже, всяких литературных встреч и выставок; в магазин в основном соотечественники заглядывали. То есть никакой языковой практики и погружения в среду. По счастью, в школе удавалось говорить — правда, всё больше с Марьон, да по учебе.

Купила путеводитель, бродила по городу, делала зарисовки. Как-то шла по мощеной улочке, остановилась: почти стемнело, окно на втором этаже, в обрамлении белых ставней, было наполнено мягким светом, и оттуда текли звуки пианино. Играли безупречно. Марина провела рукой по шершавой стене дома — ему, наверно, лет двести. Она любила эту стену, это окно, эту музыку.

С Денисом мирно сосуществовали, кормили Тору и Тилу, смотрели по вечерам фильмы из Интернета. Марина понемногу стала интересоваться французской политикой — Корто подучил. Он нет-нет да и принимался кусать президента. Особенно свирепствовал, словив штраф за несанкционированную парковку.

— Кому я там мешал, в тупике? Знаешь, куда мои деньги пойдут? В Елисейский. Шираку ж надо обеды закатывать.

Да, вот это — мои. Мои деньги. Моя квартира. Моя машина. Мой пузатоногий столик.