Повисла тишина, утекли семнадцать минут.

Воробушка звали Альберто. Был он наполовину испанец, наполовину итальянец, но всю сознательную жизнь прожил во Франции. По-испански говорил с легким акцентом, а по-итальянски только и мог, что воскликнуть: “Mamma mia!”— так, ради смеха.

Его «мамма» была испанкой, но не стройной танцовщицей с красной розой в волосах цвета воронова крыла, а обычной поварихой, замученной кредитом на квартиру. Флорентине перевалило за тридцать, когда она встретила итальянца, что лишил ее наконец девственности, шепча всякие слова и не предохраняясь. После выяснилось, что красавчик женат, с двумя детьми, банальная история. Но вот что не банально: Флорентина вырастила сына в любви к отцу, чей след простыл, когда Альберто был на стадии эмбриона. Ей казалось, что это будет так прекрасно: блудный отец вернется однажды, все осознав, а тут его ждут верная подруга и сын, готовый за папу хоть в воду, хоть в огонь, хоть в трубу медную. Исходя из только ей ведомых соображений, Флорентина перебралась из Сарагосы в Париж. Маленький Альберто всем рассказывал: мама много работает, потому что у нее кредит, она купила квартиру на бульваре Ришар-Ленуар.

— Вернулся папа?

Сидели на кухне, пили чай с молоком, заедали «мадленками». К празднику Воробушек не подготовился: разносолами не пахло, да и ответный подарок он вручил Марине после того, как исчез в комнате минут на пять. Появился со шкатулкой из соломки, немножко пыльной. На дне было проштамповано: «Сделано в Белоруссии».

— Нет, я сам к нему в Италию поехал.

Говорили на смеси английского с французским; иногда Воробушек щеголял русскими словами.

— У меня оказалось пятеро братьев. Пиат! — Перешел Воробушек на русский, демонстрируя ладонь с растопыренными пальцами.

И эти растопыренные братья дали Воробушку понять, что нечего зариться на наследство — своих жаждущих хватает, «да и кто сказал, что ты не аферист?».

Отца Воробушек тоже видел. Обычный тип, таких в пивнушках у барной стойки в шесть вечера лопатой грести можно.

— Хочу взять женщину с ребенком, чтобы, — Воробушек сосредоточился, — рибионок ест отец.

Ах, вот чего он русский учит. Правильное направление взял: таких пол-России — в ассортименте.

— Нашел кого-то уже?

Воробушек вздохнул.

— Нашел. Теперь не знаю, что делать.

Задумался, опустив «мадленку» в чай. Она размякла и истаяла. Спохватился, принялся ложкой вылавливать набрякшие крошки. Вылавливал и рассказывал. Марина вдруг подумала, что Воробушку повезло. Все детство восхищался воображаемым отцом — вместо того чтобы наблюдать реального: его безразличие, его хамство. Да, бывает и иначе, но у других.

— Темная история. Познакомился с девицей по Интернету, приехал к ней в Могилёв отмечать Новый год, прошлый. Подарочков навез.

— Тут не дарят на Новый год подарки, — Корто постучал по стеклу аквариума ногтем. Тила подплыла и ощерилась.

— Ну не ехать же с пустыми руками. И вот его встречают на вокзале — Ольга, с которой он переписывался, ее подруга и брат подруги Лёва.

— Лёва из Могилёва…

— Лёва оказался ключевым персонажем. Они отвезли Альберто на съемную квартиру — хрущевка, последний этаж. В конуре этой холод собачий. Забрали гостинцы и плату за неделю постоя, обещали назавтра город показывать. Альберто ночь промерз в мечтах об Ольге. Она вроде ничего так была. А на следующий день никто не явился. Телефона нет, мобильный он не взял, на роуминге решил сэкономить. В холодильнике шаром покати. А ключи они ему забыли оставить. В шесть вечера Альберто вышел на охоту.

— Голод не тетка!

— Да он все мучился — дверь не захлопнешь, а всю наличку тащить во тьму страшно. Где еду покупать — непонятно, по-русски он только «спассиба» говорить умел, да и местными «зайчиками» не успел обзавестись.

— И тут входит Лёва с фуа-гра и цветами.

Комментарии Корто отпускал с насмешливым видом, как если бы рад был, что Воробушек попал в переплет. Не мог простить ему обладание комнатой на съём.

— Нет. Все гораздо хуже. Альберто потерялся. Потому что все дома были похожи.

— Жуть.

Марине расхотелось рассказывать про Воробушковы злоключения. Про то, как он два часа метался по морозу, оторопев от ужаса; про то, как Ольга не появлялась — «заболела»; про то, как тридцать первого декабря в одиннадцать вечера Лёва свалился к кукующему в холодном гнезде Воробушку и потащил его на пьянку, где никто не говорил ни по-французски, ни по-английски, а одна пятидесятилетняя баба всю ночь жалась к нему своими полусдувшимися буферами.

— Лёва пас Альберто до последнего, на самолет проводил. Ольга так и не выздоровела.

— Может, к Лёве надо было присмотреться?

Своего безразличия Корто не скрывал.

— В общем, Ольга опять письма пишет. Оказалось, Лёва был не подругиным братом, а ее собственным и из ревности не пустил к Воробушку, под замок посадил, а она…

— К кому не пустил?!

— Ну понимаешь… — Марина замялась, — Альберто на мокрого воробушка похож…

Уходя, спросила Альберто: «Знаешь, как будет по-русски “little sparrow”?» Разучивали на пороге: «ворошек», «вобушек», «во…шек»…