— Вот только вы что-то не то съели, не до вопросов стало.

Засмеялись.

— Уточню: это «что-то» он съел один. — Сунул руку в карман, достал бумажный носовой платок. — Меня Ноэль зовут. Ноэль, как праздник. Я родился в Рождество.

Праздник Рождества по-французски — “Noe# l”. Но есть и имя такое. «Ноэль, как праздник» — звонко прозвучало.

— Я Марина.

— Марина? — Ноэль не донес платок до носа. — Вы русская? Моя дочь тоже русская, наполовину.

— Надо же, совпадение.

— Марина, совпадений не бывает, есть закономерности, которые мы не умеем вычислить. Будто вы не знаете.

Подняла глаза:

— Знаю.

На этом «знаю» что-то щелкнуло, как если бы ключ в замке повернулся. Нет, совпадений не бывает, случайные встречи неслучайны, разверни трубочку ушей и услышишь шепот мироздания. А разве случаен был дождь промозглым вечером, когда ты промочила ноги и потому вернулась домой раньше, чем мама заметила опрокинутую котом вазу? Красные цветы на паркете заворожили, ты достала альбом — осторожно, чтобы не спугнуть саму себя. Ведь уже месяц как не рисуется, у тебя кризис, пусто внутри. И вдруг полно стало. Наутро ты распахнула альбом — получилось ли? — да! здорово! И от этого радость, ты выходишь из дома, ты улыбаешься, у тебя живые глаза. «Тойота» с правым рулем едет навстречу вдоль тротуара, тормозит: «Вас подбросить?» — «Вам же в другую сторону». — «Развернусь!» Так и познакомились с Вадимом. И было столько хорошего. А не случись в Новочебоксарске дождь, не поехала бы Марина Воронцова учиться на деньги этого Вадима, не встретила бы своего Дениса, не бродила бы по улочкам со сказочными названиями и сейчас не сидела бы напротив человека, который говорит ее словами.

Корто ничего этого не понимал. Комментировал: «У каждого психа своя программа».

Произнесла «знаю», и зазвонил телефон. Марьон.

— Простите…

Марьон отучилась год и исчезла. Так и выяснилось: не были они подругами. Теперь ей книги понадобились, забытые у Воробушка.

— Альберто дома никогда нет. Дай мне его мобильный.

— Не иначе как Катя его в подвал выселила…

Марьон хмыкнула:

— Незадача. В подвале мобила наверняка не ловит.

Ноэль начал дрейфовать к выходу. Но Марьон записала номер и попрощалась.

— Может, вы поняли — друг неосмотрительно женился…

Отошел от двери:

— Ну, с кем не бывало. А ваша подруга…

— Она мне не подруга.

Откровения с посторонним иной раз позволяют от занозы избавиться.

— Она… она мне много помогала, и я хотела тоже что-то для нее делать. Но она сильная, не нуждается ни в ком. Не сумела я с ней сблизиться. Хотя мечтала быть на нее похожей.

— Надо быть похожей на себя. — Ноэль смотрел в глаза, и Марина заметила — у него теплый взгляд. — Но это труднее всего.

— Да… — Марина помолчала. — Знаете, я пыталась… не только с ней пыталась сойтись здесь. Но они другие, француженки. А вот я как-то познакомилась с итальянкой — ее звали Джулия, она училась на русском отделении Сорбонны. Мы мгновенно сошлись! Она была… будто родная. Я так жалела, когда Джулия уехала.

Ноэль улыбнулся:

— Говорят, итальянцы — это комическая копия русских, а русские — трагическая копия итальянцев.

С ним легко, но это не поверхностная французская легкость. Может, дело во взгляде — не оценивающем, просто теплом.

И вдруг все разбилось. Вошли двое, он и она, пузатые, в футболках и хлопковых штанах. С тремя большими чемоданами на колесиках.

— Hi, we’ve got a room reserved, name should be Weatherman.

Ноэль посмотрел на часы:

— Уже полночь. Я пойду…

Марина кивнула, и Ноэль взялся за ручку двери. Странно так — раз, и ушел на полуслове.

— Give me a second.

Спустилась из-за стойки, обошла пузатых.

— Спасибо.

— За что? Я опять вам спать не даю.

— Тут поспишь, — оглянулась на пузатых, листавших рекламные проспекты. — Спасибо. С вами удивительно легко.

Ноэль улыбнулся, потянул дверь на себя:

— Может, потому, что я итальянец?

— Корто, мы никуда не ходим. Ты загипнотизирован компьютером.

Вешал на стену фотографию гигантской черепахи: у Тибидоха на халяву распечатал в большом формате на глянцевой бумаге. Кнопки туго входили.

— Корто! Даже не слушаешь!

Последняя кнопка легко вошла почему-то.

— Это самая старая тортила в мире.

— Давай пойдем куда-нибудь. Я или в отеле торчу, или дома отсыпаюсь. Зачем только училась?

— Наверно, чтобы «сежурку» продлевать.

— А что мне оставалось делать?

— Тортила сдохла в Калькуттском зоопарке пять месяцев назад. Ей было двести пятьдесят пять лет.