— Ты боишься остаться одна?

— Нет, но зачем мне ломать…

— Чтобы все было настоящим.

Неловко сказать: люблю Корто. Запишет в мазохистки.

— Ноэль, ну что у меня не настоящее?

Оторвал взгляд от дороги:

— А всё, кроме рисунков. У тебя страхи. Неуверенность. Ни капли радости. — Помолчал. — Вот смотри: я хочу, чтобы ты была счастлива. Потому что ты у меня в сердце. Мне нет никакого проку от этого, и оно взялось ниоткуда. Это настоящее.

Хотела ответить, оборвал:

— У людей многое сводится к внешнему. Они боятся физической измены, когда измена — здесь, — ткнул пальцем в лоб. — Я живу настоящим, а не внешним. И когда проживаешь настоящее, кажутся такими ничтожными страхи, мелкая ложь, привязки к людям, с которыми удобно.

— Ты не скрываешь, что тебе с твоей подругой именно удобно. Это настоящее?

— Да. Потому что я не обманываю — ни ее, ни себя. Мне первым поездом в Лондон ехать, забыл в офисе кое-какие бумаги. Крюк невелик, составишь компанию?

— Коньяк… — Ноэль возвращается в машину, бросает на заднее сиденье папку. — Я чуть в офисе не заснул. Коньяк подкосил… Ничего не соображаю. Давай возьму тебе комнату в отеле. Тут недалеко. «Таверна Трех Ступенек».

— Ноэль, что я дома скажу?!

— Что осталась у подруги. — Молчание. — Страхи? Ладно, поехали.

— Франсуа? Добрый вечер. Это Денис. Спасибо, что подвезли Марину. Не подвозили? А, значит, я ошибся — это был другой Франсуа. Пойду его поблагодарю. Всего хорошего.

— Ты эгоистка, Марина. Я бы никогда так с тобой не поступил. Никогда, понимаешь? Непонятно, как я до дома живым добрался.

В отель зашли двое, попросили ключ. Дала, не отрываясь от трубки.

Ноэль вернулся из Лондона, но не звонил. Теперь ясно почему.

— Ты ни о чем не думаешь, кроме себя и своих проблем. И идеально подходишь этому своему Денису.

Вошли еще двое. Попытались что-то спросить — знаками показала: ждите.

— Ноэль! Что ты хочешь сказать?

— То, что тебе лучше оставаться там, где ты есть. Это твое место.

Двое разглядывали рекламные проспекты.

— То есть между нами все кончено?!

Двое оглянулись.

— Кончено? Что кончено? — Усмехнулся. — Разве между нами что-то было?

Двое смотрели на нее, но ей не было стыдно реветь.

— Ксень, он не простит. Сказал на днях: «Ты идеальная». С улыбкой, но без ехидцы. И тут «идеальная» оказывается…

— Ага, он идеальный! В сорок два — ни семьи, ни близкого человека.

— Он просто очень требовательный. К себе и другим.

Ксения хмыкнула:

— Про Дениса ты то же самое говорила. Не устала от требовательных?.. Чем разговор-то закончился?

А ничем. В голове каша — ищешь в ней французские слова и не находишь. Забыла их все, напрочь. Захлебываясь в этой каше, нащупала, уцепилась: “plus tard”, «позже». Он спросил: «Что позже?» — «Позже…» — «Перезвонить позже? Когда?» — «Позже…» И трубку положила.

— Марин, попроси, чтобы подменили, и приезжай. Куда тебе сейчас за стойкой сидеть. Только ливень страшный… Зонт есть?

Это была пятница, у Бена начался его шаббат, но он приехал.

В дверь они вошли друг за другом — Бенжамен и Ноэль.

Дождь падал стеной — дворники еле справлялись. Она молчала, вжавшись в кресло. Когда проводила по глазам тыльной стороной ладони, Ноэль повторял: «Ну что ты плачешь?»

— Ты прости. Я так долго жила в эгоистичном мирке. Денис спокойно съедает последнее яблоко, и я научилась.

Под мостом дождь прервался и снова обрушился, как выехали.

— Моя бывшая подруга тоже «ела последнее яблоко». Два года были вместе.

— Вы жили в доме с лифтом?

— Нет. Ей от меня на работу было на полчаса дольше ехать… Мы не вылезали из ресторанов, она ни разу не предложила: давай я тебе приготовлю.

— И ты с ней оставался!

— Сестра погибла, стало не до выяснений отношений. — Съехал с трассы. — И потом, я уважал ее. Она перенесла операцию, могла бы не работать, сидеть на дотациях, но не захотела.