Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2
вернуться

Гейнцельман Анатолий Соломонович
Шрифт:

Стихотворения 1917

РУИНА

Я древний храм. Безжалостное время И человек преступной пятерней Царапают мне паросское темя, И выжигает мне метопы зной Полуденный немеркнущего солнца, – И раскрошился царственный фронтон, Что окровавленного зрел Колоннца И дочери-сестры невинной стон. Я периптер дорийский на вершине Червонным дроком крытого холма, А подо мной бесплодные пустыни И океана синяя кайма. Две сотни раз сменялись поколенья, И вереницей долгою века, Как корибанты, с хриплым песнопеньем Неслися вдаль, как вечная река. Но никогда еще Дианы жрицы И Аполлона пастырь не всходил Во глубь моей мистической светлицы В пьянящих облаках своих кадил; Но никогда святое Аллилуйя Через меня к далекому творцу, Как звуковая, мечевая туя, Не поднималась к звездному венцу. И храм, и бог, и песнь, и пророки – Цветы пустыни, желтоликий дрок; И их целует в пламенные щеки, Кто навсегда остался одинок; Кто только истины своей минутной Чуть-чуть в словах предвидит волшебство; Кто, уходя из жизни многотрудной, Улыбки детской ведал торжество. Руина я, руина в желтом дроке, Маяк, оберегающий моря, – И только Музы строгой и высокой Молилась тень под сенью алтаря; Да ласточек стрельчатые короны Со щебетанием мне нижут грудь, И плющ по обезглавленным колоннам Всё выше к небу пролагает путь.

20 января Феодосия

НЕТЛЕННОСТЬ

В безбережном просторе вод Меня благословил Господь Незапятнимою мечтой Невоплотимости святой, Которую не сотворил По слабости среди могил Мой нерасчетливый творец, Алмазно-радужный венец Надвинувший на горький лоб, Но зла не водворивший в гроб. И я, открыв алтарь зениц, Влюбился в белоснежных птиц Неукоснительный полет, И в Розы пурпуровый рот, И в колокольню над селом, В ее торжественный псалом; И я поклялся никогда Лицеприятного суда Не быть слугою, а нести Святым невольником мечты Фантазии и нищеты Недонесенные кресты. И я, как ты, мой брат, Христос, Носил с утеса на утес Венец завороженных роз, И не угас Хризостомос Под натиском враждебных сил У окровавленных могил, Меж злобных поросячьих рыл, И не угаснет никогда До гласа Страшного Суда, До торжества, до торжества!

28 декабря 1916 – 30 января 1917 Феодосия

ЧАСОВЫЕ

У меня небылицы Украшают столицы Беспредельных империй; И дворец суеверий, И чертоги фантазий Не чертенок чумазый, И не сам Люцифер, И не ратники сфер, Шестикрылая братья, От людского проклятья, От хихиканий злых, От глупцов головных Охраняют: цветы Без шипов и без яда – У пустыни ограда, Через пропасть мосты. Да, цветочки простые, Но зато голубые, У меня часовые, – И никто не прошел, И никто не прочел У поэта скрижали Ликованья, печали! И у библий раскрытых, Красотою залитых, Вдоль коралловых литер Проходил лишь Юпитер В ореоле лучей… Я ничей! Я ничей! У границ часовые У меня голубые; Голубые ж глаза, Что твои небеса: Только рыцарь креста Их целует в уста! А наемник простой За чертой, за чертой! Только Розу одну Навсегда в синеву Пропустили вчера Часовые царя, И навстречу они Ей подъяли в тиши, Как войска на картинке, Золотые тычинки, И лазурным венцом Королевну потом Увенчали…

6 февраля Феодосия

СМЕРТЬ ПРИВРАТНИЦЫ 

I

Визави друг от друга И поэта лачуга, И дворец богача На уступах плеча Исполинской скалы, Кружевные валы Как свободная стая Альционов встречая, Беспечально стояли, Голубые скрижали Изучая Эвксина. Но дворца-исполина Украшали газоны Эйхиверий фестоны, Хризантемы и астры И богов алебастры; А в ионийской ротонде На лазоревом Понте Афродиту Милоса Без перстов и без носа, Украшая дворец, Заострожил купец. У лачуги поэта Поскромней этикета Церемонный устав: Не Венера на страже Из Милоса и даже Не квартальные в будке, Стародавние шутки, Но Фемиде родня: Мой привратник – свинья! Из Вестфальи германка, Воспитаньем хохлуша, Для голодных приманка, Здоровенная туша! Сколько хлеба сожрала! Два вершочечка сала, Да колбасок фестоны, Фрикандо, салтисоны Из нее под Сочельник Сотворит он, бездельник И владелец берлоги Псалмопевца убогой! Нежно-розовый цвет, Нет особых примет, И кругла, как аббат, И молчаньем мудрец, И лавровый венец Как захрюкает ей За величье идей, За гражданскую цель Положи на постель! Ах, бродячее сало Мне привратницей стало! Пустяки! У меня, У поэта, свинья Спозараночку голым Стало жизни символом, Но воздушные замки Не Вестфалии самки Караулят поэту: В белый мрамор одета Афродита Милоса, В голубое с утеса Покрывало глядит. У купца же в душонке И Вестфальский синклит, И родимой сторонки, И текущего дня Матерая свинья!

II

Ах, завистливы боги И жестоки подчас, Как разбойник с дороги Столбовой. В тарантас Дребезжащий души Топоры и ножи, Только радостно взвизгни, Только хрюкни светлей, Запузырят и жизни Запаленных коней С олимпийским поличным По келейкам отличным, По кишкам разместят! Там насмешник Сократ, Обстоятельный Кант, Там тщедушный Атлант Будет скоро мечты, Там исчезнешь и ты, Матерая свинья! На свинячий Олимп Чрез желудочный лимб Ты должна вознестись В заповедную высь, Где Священный Кабан, Повелитель свиней, Приготовит вам жбан Золотых трюфелей!

III

Свершено! Поутру, День забрезжил едва, По мелодий ковру, Пробудясь, голова Начинала мячи Золотые со сна Перебрасывать слов И созвучий мечи Рассыпать. И волна Песнопенья вокруг Заплескалась, но вдруг Умолкает язык: Отвратительный крик В подорожную пыль Повергает мне быль Паутинную слов! Омерзительный рев! Предагонийный страх Исстрадавшийся прах На подобное forte Иногда сподобит. Словно нож по аорте, Словно шкуру скоблить И срывать со святого Принялися ab uovo! И, словесные пяльцы Обронивши, я пальцы В оглушенные ушки Погрузил, но старушки Я услышал смешок: – Закололи, сынок! Закололи спросонья Мы девицу Хавронью! Сколько чистого шмальца, Сколько хлебного сальца, И печенки, и почек: Уж горшочков и бочек Мы наполнили ряд! – И так хищно горят У старушки глазенки, Словно куцый скелет И сморчочки-печенки Никогда для котлет Не назначены были Червячонку в могиле. А за стенкою хрящ И костишки дробят. Я, в шутовский свой плащ Завернувшись, назад Не взирая, пошел. Окровавлен был пол, И висели кишочки, И лежали кусочки Неповинных мощей, И с десяток чертей Из девичьего мяса Мастерили колбасы. Я бежал без оглядки, Но подсчитывал, гадкий, Сколько сальных рублей На прелестницы сало Обменять мне скорей, И решил, что немало.

Февраль Феодосия

ЯБЛОЧКО Молитва

Закатятся когда-нибудь бельма Окровавленных дедушки глаз; Императора будут Вильгельма Катафалк выставлять напоказ. Мой папаша – наследный кронпринец, И я сам буду скоро как он; Принеси мне, Христосик, гостинец, Оловянных солдат миллион. Я к тебе обращаюсь, бедняжка, На соломе родившийся в свет, – У меня на атласике шпажка И отличий висел винегрет, Я к тебе обращаюсь, малютка, Потому что таков этикет; Да и старому Богу не шутка Приказать, – я покамест не дед! Положи же мне, грязный мальчишка, На Сочельник под царскую ель Для обстрела с людьми городишко И соборов высокую цель. И заполни саженный подносик Несожженных еще государств, И жестоких, жестоких, Христосик, Принеси мне пилюль и лекарств; Принеси мне мортиры, Спаситель, Но в четыреста двадцать модель, – Я пороков земную обитель Искуплю, превратя в вермишель!

7 февраля Феодосия

ГОРОСКОП

С великой и счастливою планидою Ты обручен навек, младенец Толюшка! Пустое, что продрог ты под хламидою И что гниет твое грудное донышко, Пустое, что питаешься акридою, Что не видна в гряди твоя коронушка: Ты пощажен кровавой Немезидою, Тебя баюкают Эвксина волнышки, Ты обойден бесплодия обидою, Тебя благословил, простое звенышко, Господь псалтырью. Завтра ж над Авлидою Он навсегда тебе даст Деву-Солнышко! И ты за ней на розовые лестницы Пойдешь с мечтой, нетленною прелестницей!