Полное собрание стихотворений
вернуться

Кленовский Дмитрий Иосифович
Шрифт:

66. Памяти горьких лет

Не сейчас!
– в Христово Воскресенье, Под адриатический прибой, В померанцевых садах Мантеньи Было бы нам встретиться с тобой! А на самом деле: ночь и стужа, Степь и паровозные гудки. Перед фонарем снежинки кружат - С наших мертвых яблонь лепестки. В обреченные, дурные годы Мы с тобой, любимая, живем... Почему же в эту непогоду Все-таки нам хорошо вдвоем? На твоей щеке снежинки тают, И рука под шубкой горяча, А висок так сладко отдыхает В узкой ямке твоего плеча. Скрипнули и заскулили оси... Вот мы снова в безымянный путь Равнодушные тела уносим, Забывающие отдохнуть. Потерпи еще немного! Вскоре Мы проснемся в странной тишине, Взглянем - и внизу увидим море С парусом на голубой волне. Побежим к нему крутой тропинкой Сквозь притихший сад, где там и тут Ящерицы с изумрудной спинкой Золотые грозди стерегут. Задыхаясь, ступим на горячий, Жемчугом унизанный песок, - И поймем... и так легко заплачем, Как я в детстве только плакать мог. А оставленные нами трупы Выкинут соседи на ходу. Разве им понять, слепым и глупым, Нашу радость и свою беду? Разве мы вернемся и расскажем, Что мы белым парусом плывем, Белой пеной ворох кружев вяжем, Свежим ветром в облаках поем? Потерпи еще, моя родная! Нам уже совсем недалеко До почти немыслимого рая, Где светло нам будет и легко! 1946

67. Просьба

В день, когда уже ничто не может Возвратить утраченные дни, В час, которого не будет строже, - Об одном прошу Тебя я, Боже: Память у меня Ты отними! Чтоб забыл я, что когда-то, юный, По весенним рощам я бродил, Рвал черемуху и трогал струны, Провожал серебряные луны, Розовые зори сторожил. Чтобы ничего я не запомнил, Чем мгновенья были высоки: Ни одной моей подруги дольней, Ни одной тосканской колокольни, Ни одной онегинской строки. Чтоб навек погасли надо мною, Отзвенели бы и отцвели Все сады, все звезды, все прибои - Все, что я в дорогу взял с собою Из сокровищ неба и земли. Если сердце все это забудет - Станет не о чем ему жалеть, Ничего отнять не смогут люди, И уже совсем легко мне будет Оттолкнуть скамью и умереть. 1946

68. На побывке

Вот с тобой мы снова на побывке На далекой родине-земле. Перед нами мутные опивки В неуклюжих кружках на столе. Где мы это? Верно, на вокзале? Все спешат, повсюду грязь и пыль... Хорошо, что мы с собою взяли В дальний путь заветную бутыль! Приложись к напитку золотому И соседу предложи глоток. Он не хочет? Не привык к такому? Говорит, что он ему не впрок? Есть обратный поезд в 9.20, Это лучше, чем в 17.06. Будем понемногу собираться... Все равно не оставаться здесь! 1949

69. Царскосельский сон

В пустынных парках Царского Села Бредет, стеня, осеннее ненастье... Мне страшно здесь! Здесь юность солгала, Растаяв первым и последним счастьем; Здесь призраки свиданья длят свои, Здесь мертвецы выходят из могилы, Здесь ночью гимназиста лицеист Целует в окровавленный затылок; И гимназистка, в узком ремешке Пенал и книги на бегу роняя, Спешит в изнеможеньи и тоске И двух, вперед ушедших, догоняет. И почему-то вдруг опять весна И белой ночи вещее молчанье... Но призраками бредит тишина, О них тоскуют дремлющие зданья. О, если б кто проснулся наконец, Упал бы стул, заплакали бы дети! И горько кипарисовый ларец Благоухает в строгом кабинете. Лишь отрок, у окна встречая день (Ему не нынче было бы родиться!), Не спит, и царскосельская сирень К нему слетает песней на страницу. О, призраки! О, царскосельский сон, Пронизанный и радостью и мукой! Кто зрит его, того связует он Безмолвной и торжественной порукой! Не та же ли судьба повторена В трагическом содружестве поэтов? Не та же ль казнь? И нету в мире сна Страшнее и прекраснее, чем этот! 1947

70. Дом

На краю поселка, у обрыва, Там, где сваливают всякий сор, Он стоит, большой и некрасивый, И ничей не радует он взор. Все ступеньки у крыльца отбиты, Дверь забита наискось доской, Из ворот, что широко открыты, Веет тленью, гарью и тоской. Пятна стены испещрили густо, Трещины, как раны, глубоки, Окна смотрят мертвенно и пусто, Как слепой сквозь темные очки. Все мне кажется, что здесь убили, Что когда-то здесь на чердаке Девочку подушкой задушили, Труп вдоль стен проволокли к реке. Что отсюда словно на кладбище Отвозили девушек к венцу, Хлеба здесь не подавали нищим, Топором здесь сын грозил отцу. Это было здесь и это будет - Так уж, видно, повелося тут. И всего ужаснее, что люди В этом доме и сейчас живут! И торопишься скорее мимо, Словно он - звено в твоей судьбе, Словно нити ужаса незримо От него протянуты к тебе. И в полях, где золотится лето, В рощах, убегающих к реке, Молишься о доме неотпетом - О несчастном нашем двойнике. 1945

71

Ночь была такою тяжелою, Словно я ее нес века. Неподвижным, студеным оловом Наклонилась ко мне река. И усилья не надо было бы, Чтоб сомкнулась над головой, И никто б никогда не выловил Захлебнувшийся голос мой. И когда бы не ты орешником Обхватила меня за грудь, Было б все как давно обещано, - Как и будет когда-нибудь. 1948

72

Н. С. Гумилеву

Как валежник сухие годы Под ногою хрустят мертво, Волчьей ягодою невзгоды Обвивают истлевший ствол. И сквозь голые сучья небо - Словно треснувшая слюда. Все чужое: краюха хлеба, Сеновал, скамья и вода. Дай мне руку! Как никогда ты Мне, учитель, нужен сейчас, В час бессмысленнейшей расплаты, В обнаженный, как череп, час. 1945

73. Двойник

Я стою у своего же дома, И я вижу, как в моем окне Свет горит и силуэт знакомый Иногда мелькает на стене. Это я брожу там до рассвета, Говорю с собою наяву, Письма жгу и мертвого поэта На свиданье страшное зову. Темнота на улице безлунной, Лишь одно окно слепит и жжет, И на нем решеткою чугунной Стынет рамы черный переплет. Я давно уж сам себя покинул, Через свой порог перешагнул, Я давно уже из сердца вынул Ржавой жизни жесткую иглу. Но остался жить на этом свете Меж бессонниц, призраков и книг, За меня перед людьми в ответе, И чужой и близкий мне двойник. Он тоскует. Он напрасно множит Обреченные уже пути. Он ломает руки и не может Ни остаться в мире, ни уйти. И не знает он, что близко где-то Я стою сейчас на мостовой, Богом и прощенный и согретый, Навсегда свободный и живой. Чем теперь могу ему помочь я? Забрести лишь разве на огонь, Да на лоб горячий злою ночью Положить прохладную ладонь? Но меня всегда невольно тянет, Как преступника в забитый дом, Подглядеть, когда ж он перестанет И бродить и плакать за окном. Может, он уж раздобыл в дорогу Непахучий белый порошок И, тая смертельную тревогу, Делает мучительный глоток? Подожду я, улицу померю, А когда затеплится рассвет, Постучусь я у знакомой двери И узнаю, жив я или нет? Если нет - не надо будет боле Ни следить, ни слушать, ни жалеть, И уйду я свежим ветром в поле - Золотой пшеницей шелестеть... 1947