За окошком – ливень, черный пал, Вздувшиеся русла майских рек. Под горой цветистых одеял Умирал небритый человек. Посреди окладов и божниц, Серафимов и архистратигов, Смуглых, будто обожженных лиц, Он был желт, как лист старинной книги. Он метался, звал, не понимал, А в груди бурлило клокотанье. Он, не видя, руки поднимал В жадном, отвратительном желанье. Будто по дороге столбовой К старому раскольничьему черту Он хотел лететь со всей избой, С сундуком, с заветною кисой, Потучневшей от рублей затертых, С холмогоркой, с парой крутобедрых Вороных неезженых коньков, С толстой девкою, несущей ведра, С тройкой огнечерных петухов, – С этим миром, стоившим немало Унижений, подлости и слез… А над ним, над пестрым одеялом, Старший сын к половикам прирос. И старик едва, чуть уловимо Всё шептал: «ключи… ключи… ключи…» А над головою серафимы Поднимали острые мечи. Меч упал. Старик с открытым ртом, Уронив пылающую свечку, Смолк. Но в смерть ворвался гоготком Жирный гусь, томившийся под печкой. Он на всю избу загоготал, Будто ждал, чтоб умер человек… За окошком – ливень, черный пал, Вздувшиеся русла майских рек. 1938
МЕЛЬНИЦА
Широколобый мальчик над водой, Над пенистой дорожкою седой, Бегущей из-под мельничных колес В горошинах, дробинках мелких слез. Он слышит гул рокочущей воды, Хрустящий круглый говор жерновов – Всю эту песню мельничной страды, Звучанье летних мельничных трудов. Над мельницей огромная лоза – Зеленый шар, насаженный на ствол, Бросает тень, как туча, как гроза, На полреки, засыпав пруд листвой. И, поглядев на девочку с ведром, Что за водою только что пришла, Он к сваям вниз спускается зверком – В тенистую прохладу из тепла. Простудою несет от колеса. И водоросль, как рыжая коса, Прилипнув к сваям, мечется в струе, В пузыристой стеклянной чешуе. А девочка ушла. И он – один – Над толкотнею струй, над зеленцой Мелькающих, как вспышки, рыбьих спин Среди столбов, пропитанных гнильцой. Часы проходят. Всё слышнее гул, Скрип колеса, падение воды. Он с головой ушел. Он затонул В просторном гуле мельничной страды. И этот гул, наполнивший его, Сквозь полусон звучит, как торжество, Как зрелый летний день, как жизнь сама, Что от цветов и солнца без ума. И он взволнован голосом любви. Он руки загорелые свои Протягивает вверх – к лозе, к ветвям, И вниз – к воде, к язям и голавлям… И не отсюда ли в ответ на зов Воды, деревьев, ласковых листков, Принявший мир, как близкое родство, Он дал зарок бороться за него? И не она ли, мельница, где свет Всё прошивал узорами, как нить, Заставила его в семнадцать лет Надеть шинель и робость победить? 1938
СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ
ОГОНЕК
Светлей, теплей студеная река. Село зарю встречает петухами. Стеклянный огонек росистого цветка В моих глазах горит, не потухая. Его держала женская рука Над этой посветлевшею рекою. Стеклянный огонек росистого цветка Еще цветет ушедшей теплотою. И теплоту цветка на много лет Я сохраню среди стихотворений… Мне – хорошо… Спасибо за привет, Стеклянный огонек, весенний!
ВЕТЕР (Морская песня)
Звезды путаются в сетях – В паутине тугих снастей; Волны рубятся на бортах, И дрожат огни фонарей. Месяц катится колесом – И в воде стремглав потонул… Ветер бьет ледяным кнутом. В море – мгла и ночной разгул. Лоцман вдруг побелел лицом: «Парус сорван. Гони, гони!..» Я тебе возвратил кольцо И проклял молодые дни. Гибнут пусть в ледяной воде, Зашипев, как крутой огонь. Мне – на дно! Я любой беде, Словно другу, даю ладонь. Взор – во взор, грудью – в грудь. Вперед! Только бездна стучит о дно. Закрутился круговорот; Ночь от ветра кипит вином. Только глаз – холодней и злей. Перед бурей не отступись! Я теряю своих друзей, А теперь потеряю жизнь. Но до смерти, быть может, час? Что ж ты в думы глядишь мои! Я еще не совсем погас Без твоей неживой любви. Да. Я понял, как ты мертва: Оторвался от губ твоих, Позабыл про твои слова, А теперь вспоминаю их. И напрасно. До смерти – миг. У матроса – душа да нож. Не впервые я боль постиг, Часто видел и грусть и ложь. Неужели же только ты Мне осталась – сиять луной, В море мглистое с высоты Опрокинулась надо мной? Позабуду. Зубами в кровь Искусаю свой жесткий рот. Есть другая еще любовь: Море, ветер, водоворот. Что потеряно? Не грусти! Горизонт, да блестящий след, Да зеркальная ночь в пути, Да жемчужный сырой рассвет. Теплый бархат морской воды, Остролистые пальмы, зной; И пушистый узор звезды В черном небе, над головой. Я, матрос, – крутогрудый черт, – Пью в таверне прозрачный эль… Многих девушек людный порт Приведет на мою постель. Под шмелиную песнь гитар С ней иду серебром песка… Рот коралловый. Зелень. Жар. Золотая, как зной, рука. И не знает, – и как ей знать: Так юна и свежа она, – Что сегодня я пьян опять, Как с тобою. Не от вина. Да – сегодня… Но – нет! Но – нет! Я тебя не забыл совсем… Корабля длинный, узкий след Заливает густая темь. В бурный день корабль отошел… Ветер путается в снастях, Волны рубятся на бортах, В желтой пене зарылся мол… Эй! Напрасно не взял я нож. Ты была бы мертва, как лед. Но от судьбы своей не уйдешь, О, проклятый и лживый год! Мгла и свист. Мачты в ночь и хлябь Обрываются, бьют в борта, Громыхают… И на корабль Опрокинулась высота. В ней свою любовь утоплю… Ледяной изумруд волны Разгулялся по кораблю. Колесо рулевое – прочь! Лоцман, брошенный ветром в ночь, Не увидит своей жены.
ПРУД
Янтарный зной. И стрекозиный Стеклянный трепет возле ив. Переливается залив Цветущей радугами тиной. Лесной и травянистый пруд Цветет осокой, тростниками; В нем кружевными облаками Деревья, падая, плывут. Здесь, по тенистым берегам Ползут к воде нагие корни Узлами змей, цветных и черных, И неподвижных по годам. Сребристо-серый, узкий, светлый, На длинных ножках паучок Бежит от рыбы наутек, В воде описывая петли. Под расклубившимся кустом, В воде нагретой, густо-медной Цветок фарфоровый и бледный Застыл над красным карасем. Час неподвижный и стоячий. Вода и солнце. Знойный круг. И ты теплеешь, милый друг, В сердцебиениях горячих. Ты полюбила навсегда Меня любовью настоящей В ленивый день, в июль палящий, У травянистого пруда.
ЧАСЫ
Лучами стрелок чертит циферблат Свой плоский диск, недвижимый и прочный, Где по краям поверхности молочной Кругами числа темные стоят. Пусть ночь неуловимая молчит В созвездиях холодных и туманных, В ней тайны нет, коль за стеной стеклянной Колеблющийся маятник стучит. Да. Ритм часов разгадан и расчислен, А темноту смогли мы превозмочь – И маятник отгадывает ночь, И стрелки движутся к недвижным числам. Не солнечные пращуров поэмы Мы ныне чтим. Нет. В ящик и стекло Мы заключили гордое число И к жизни прилагаем теоремы. Мы ловим время. Мы – ловцы минут. Мы властвуем над временем и знаем, Зачем живем, родимся, умираем, И для чего мгновения текут. В бессонный час над нашей головою Стучат часы, уходит легкий миг – По капле жизнь струится, как родник, За вымеренной стрелкой часовою. Давно ушел тот первый рыболов, Что время знал по звездному теченью. Не видя звезд, мы поняли мгновенье И смутное дыхание часов.
ДОЖДЬ
Смутило солнечный уют, Зашелестело. И проворно Прозрачно-блещущие зерна С листвы и хвои вниз текут. Льют перламутровой слезою И, серебрясь в тени, как ртуть, Спешат, торопятся сверкнуть Под розоватой бирюзою. Не счесть стеклянных ярких бус! Они везде: в ветвях и листьях, И по узлам суков змеистых Бегут в усатый жесткий куст. Под шепот свежий и задорный Вдруг закачавшейся листвы Из бледно-золотой травы Гриб поднимает зонтик черный. И над огнями костяник В сосновых смоляных ресницах Черноголовая синица Бросает мелкий острый крик. Блеск металлически-зеркальный Дрожит на зелени… Светло. Июль. Душистое тепло. И солнце в капельках хрустальных.
* * *
Подуло с чердака, Пересчитало ветки; Над домиком соседки Свалило облака. Углом загнуло скатерть, Ударилось в стекло; Рудбекии снесло На брошенное платье. В акациях врасплох, Дрожа, трясет стручками И – сыплет над сучками Сверкающий горох. Погода заодно С стеклянною травою; И бабочкой цветною Листок летит в окно…
