Констанс почувствовала, как у нее похолодели руки и ждала, что он скажет дальше. Вот это и случилось. Сейчас он посмотрит на нее с презрением и скажет: «Он никогда не был твоим мужем. Ты просто лгунья. Он был твоим любовником, и ты родила от него ребенка. С тобой случилось то же, что и с Бетти и Родни, не говоря о том, что ты была постарше и могла быть умнее.

— Ну, ты и врунья, — сказал Майк. — Не хочешь ли ты, чтобы я поверил, будто ты отдалась мне из благосклонности?

— С тобой по-другому, — сказала Констанс и торопливо допила свой коктейль. — Но все равно, ты никогда не заставишь меня признать, — она нервно рассмеялась, — что заниматься этим хорошо для детей.

Если Эллисон когда-нибудь сделает что-нибудь подобное — я убью ее.

— Есть старая, бородатая история в этом духе. — Подошел официант, Майк. Встал и, когда официант ушел, положил счет на чек. — О женщине, которая одевала на свою маленькую дочурку новое платье. Женщина сказала малышке, что, если та будет гулять и упадет в грязь, она убьет ее. Девочка пошла гулять, упала в грязь, и мама убила ее.

— Это шутка? — спросила Констанс, беря его за руку, когда пошли к машине.

— Не думаю, — сказал Майк.

Констанс удобно откинулась на спинку переднего сиденья.

— Может, я выразилась чересчур резко, — сказала она. — Но о том, что я не допущу, чтобы Эллисон вела себя как Бетти, я говорила серьезно. К счастью, мне не надо этого делать. Эллисон не такая. Сомневаюсь, чтобы она когда-нибудь думала об этом. Ее нос вечно в книжке, а голова в облаках.

— Ну, тогда тебе надо повнимательнее следить за тем, что она читает, — сказал Майк. — Как сказала одна четырнадцатилетняя особа, в которой пробудились чувства ко мне: «В конце концов, мистер Росси, Джульетте было только четырнадцать». Смотри, как бы Эллисон не начала представлять себя Джульеттой. Или еще хуже того — мадемуазель де Моцин.

— Это кто? — спросила Констанс. — Французское имя?

— Это название очень известного романа французского писателя по фамилии Гаутер, — сказал Майк и расхохотался.

— Теперь ты смеешься надо мной, потому что мое литературное образование оставляет желать лучшего. Ну и ладно. Я не волнуюсь из-за Эллисон, в шестнадцать лет она все еще любит читать сказки.

— Я думал, ей еще пятнадцать.

— Ну, осенью ей будет шестнадцать, — сказала Констанс и прикусила губу от досады, что допустила такой промах. — А осень уже совсем скоро.

— Я бы не сказал. — Школа откроется чуть больше, чем через две недели.

— Завтра я поговорю с ней о нас, — сказала Констанс. — Может быть, следующим летом…

— Конечно, — сказал Майк и нажал на акселератор.

Машина плавно выехала на дорогу в Пейтон-Плейс.

На следующий день, в субботу, началось то, что Сет, вспоминая позднее это время, называл «плохая пора 39-го года». Засуха все еще царила в Пейтон-Плейс. Августовское солнце испепеляло бесплодную землю, в воздухе стояла такая тишина, которая возникает, только когда все — мужчины, женщины и дети — с ожиданием смотрят на холмы, окружающие город.

В эту субботу рано утром через Пейтон-Плейс проезжал неизвестный никому человек. Он припарковал свою машину на улице Вязов и вошел в ресторан Хайда. Кори Хайд — руки в боки — стоял в конце ресторана и смотрел в окно. Рядом с ним, держа в руке чашку кофе, стоял Клейтон Фрейзер и тоже смотрел в окно. Незнакомец вытянул шею и посмотрел в окно через их головы, но, кроме гряды холмов и желтых, неподвижных деревьев на их вершинах, он ничего не смог увидеть.

— Кофе, — сказал незнакомец. На какую-то секунду спина Кори напряглась, и потом он повернулся.

— Да, сэр. Сейчас, — сказал он.

Клейтон Фрейзер, шаркая, прошел к стулу в конце стойки. Кори поставил перед незнакомцем чашку с блюдцем и ложкой.

— Это все, сэр? — спросил Кори.

— Да, — ответил тот. Кори оставил его и снова занял свой пост у окна.

Этот незнакомец отличался от большинства проезжающих через северную Новую Англию и тех, кто приезжал туда на лето, тем, что был чувствителен и восприимчив. Незнакомец являлся представителем писателя и отправлялся в Канаду, провести там отпуск со своим клиентом номер один — плодовитым писателем, имеющим слабость к алкоголю. Он почувствовал, что город, в котором оказался в то утро, охвачен каким-то напряженным ожиданием. Незнакомец хлопнул ладонью по стойке.