– Алло, – ответили на другом конце провода.

– Шепотов? Приветствую! Завьялов говорит. Из министерства, – не спеша, уверенно сказал будущий актер, действительно носивший фамилию Завьялов. При этом он так мастерски подделывал голос пожилого серьезного человека, что Гид посмотрел на него с большим уважением.

– Да, я вас слушаю, – неуверенно ответил начальник отдела.

– Тут такое дело. Деликатное, короче. А про тебя мне сказали, что ты – мужик с пониманием и не болтливый. Я и решил к тебе. Короче, есть у меня в Питере очень хорошая знакомая. Она с ног сбилась своего пацана на работу устроить. Я его видел. Мальчишка толковый, честный, только скромный чересчур. Закончил матмех на днях. Короче, ты посмотри его. Не понравится – гони в шею. А понравится… Короче, надо будет что, звони. За мной не заржавеет. Да, ему когда зайти-то к тебе?

– Э-э… Пусть приходит завтра. В десять тридцать. Но я ничего не обещаю.

– Ясное дело! Правильно говорили, что ты – мужик! Ну, добро. Короче, бывай!

Завьялов повесил трубку. Через два дня Гид был принят на работу.

Конструкторское бюро, размещающееся в Робобашне, чем только не занималось, но то, чем занимался его отдел, Гид, встречаясь с однокашниками, объявлял громко и с явным удовольствием: «Мы разрабатываем роботов». Его нисколько не смущала невысокая зарплата инженера. Еще студентом он привык пару раз в неделю грузить по ночам вагоны на каком-нибудь хладокомбинате.

Когда-то, в дочернобыльские времена, в огромном центральном зале Робобашни, поддерживаемая бесчисленными растяжками и противовесами, размещалась и иногда даже шевелилась ажурная двадцатиметровая рука космического манипулятора.

По замыслу создателя (создателя манипулятора, разумеется), эта рука была нужна, чтобы из прилетевших с Земли модулей построить на орбите целый город для нескольких сотен космонавтов и космонавток.

Зачем? Такие вопросы в советские времена не задавали.

Потом отдел занимался более прозаическими задачами. Гид попал в группу напольного транспортного робота, как называли автоматическую тележку, которая должна была перемещаться по территории автоматического завода. В той же группе работал и Келдыш.

Установленная на специальном стапеле, увешанная гирляндами многожильных кабелей, витыми парами и просто разноцветными проводами, тележка напоминала гигантскую металлическую черепаху, попавшую в реанимацию. Она вращала висящими в воздухе колесами, шевелила манипулятором и равнодушно взирала большими мотоциклетными фарами на снующих вокруг нее людей и мерцающие экраны осциллографов.

Но в последний день каждого месяца в главном зале плотно задергивали занавеси. Вечером, когда в КБ никого не оставалось, на балконе собирались избранные. А иногда там появлялся даже сам директор.

Черепаху накрывали большим черным покрывалом и тайно провозили в главный зал. Техник, отвечающий за ее сохранность, бывший хоккеист, даже игравший когда-то за сборную, которого коллеги уважительно прозвали Третьяком, надевал свою форму со всеми бесчисленными щитками и раковинами. Двое инженеров, ползая на четвереньках по залу с рулеткой, расставляли несколько стульев, имитирующих станки.

И когда все было готово, директор (а в его отсутствие – заместитель) едва заметно кивал головой, и начиналось таинство испытаний.

Все затихали.

Начальник отдела с грацией тореадора торжественно сдергивал покрывало.

Третьяк осторожно подходил к черепахе сзади и нажимал черную кнопку.

Затем… Затем обычно ничего не происходило.

Затем обнаруживали не вставленную в розетку вилку, отсутствующий модуль и сгоревший предохранитель.

Затем инженеры суетливо разматывали кабель, втыкали куда-то в черепашьи потроха большой разъем и перезагружали программу. Лицо начальника отдела с частотой кадровой развертки поворачивалось то к нерадивым сотрудникам, изображая гнев, то к балкону с надеждой на снисхождение.

Затем один из инженеров тянулся к черной кнопке.

Затем начальник отдела полным отчаяния шепотом восклицал: «Кабель, идиоты!»

Затем «идиоты» хватались за головы.

Затем тележка срывалась с места, истерично дергалась и рвала кабель. Который, если ему хватало прочности, мог выдернуть из черепахи изрядную часть ее электронных мозгов. Обычно после этого она начинала разгоняться в случайно выбранном направлении, устрашающе рассыпая по полу искры и выпуская клубы желтого ядовитого дыма.

Затем пожарный включал свой брандспойт и, как он писал потом в отчетах, локализовывал очаг возгорания.

Затем Третьяк совершал самоотверженный прыжок и, оседлав взбесившуюся рептилию, бил черепаху могучим кулаком прямо по большой красной кнопке. Черепаха замирала. Если, конечно, кнопка была подключена. В любом случае, на испытания всегда приглашали фельдшера из медпункта.

Ни Гида, ни Келдыша на испытания не пускали. Даже стулья расставить не доверяли. А они, постепенно разобравшись с устройством черепахи, пришли к выводу, что конструкция хоть и была далека от совершенства, но в принципе могла бы оказаться работоспособной, если б не патологическая несогласованность электрических и механических параметров узлов, спроектированных разными людьми.