— Так.

— Заводи свою перделку и поезжай за мной.

— А куда?

— Ко мне.

— Но ты…

— Мы же договорились, Спайк, никаких споров, так?

— Но я…

— Спайк!

Он поднял вверх руки, сдаваясь:

— Все, молчу.

Нам потребовалось десять минут, чтобы добраться до фермы, но эти десять минут показались мне длиннее дня. Откуда мне было знать, что они не следят за нами? Что они не прячутся за воротами, за изгородью, за кустами, за поворотом? У них-то выходных не было. Понятно было, что они не отстанут, пока не получат свое. Они могли следить за нами в бинокль с верхушки холма или из кроны дерева. Могли сидеть в машине, в фургоне, на мотоциклах, могли ждать на какой-нибудь ферме, прячась за занавеской, или залечь в поле за изгородью. Они могли следить за нами отовсюду. Следить, затаившись, как кошка у мышиной норы, подергивая усами и облизываясь в предвкушении ужина.

Когда мы приехали на ферму, я велел Спайку оставаться в фургоне. Он не возражал, сидел за рулем ссутулившись, положив руки на руль и то и дело нервно оглядываясь по сторонам. Мистер Эванс смотрел в доме телевизор. Я постучал, он открыл мне дверь, и я сказал ему, что объявился мой дружок. Я ткнул пальцем в сторону фургона. Спайк попробовал улыбнуться и вяло кивнул головой. Я знал, что мистер Эванс не любит, когда на ферме находятся посторонние, поэтому сказал:

— Я не хотел, чтобы вы волновались.

— А с чего мне волноваться? — спросил мистер Эванс и вернулся к своей передаче.

Мы пошли ко мне в трейлер, сели около окна и с полчаса пили пиво и болтали ни о чем. Мы старались не говорить о событиях последних дней, просто вспоминали наши детские проделки, какие мы с ним тогда штуки отмачивали и как нам иногда удавалось выйти сухими из воды, но, как только мы замолкали хоть на минуту, над нами повисала тишина, и я точно знал, о чем он думает, а он знал, о чем думаю я. Тогда я начинал новую историю, только чтобы не встречаться с ним глазами, потому что мне казалось, что еще немного — и он разрыдается. Я открыл еще пару бутылок пива, мы поболтали еще с полчаса, а затем я увидел, что свет на первом этаже в доме мистера Эванса погас. Значит, старик пошел к себе наверх. Было десять вечера. Ему давно пора укладываться спать.

— Давай дадим ему минут двадцать, — сказал я, — а затем поедем.

Еще бутылка, еще пара сигарет для Спайка, и вот свет погас и на втором этаже и дом погрузился в темноту. Когда мне показалось, что прошло достаточно времени, я сказал:

— Ну все, пошли. Делай только то, что я скажу.

Я залез в фургон Спайка, снял его с ручника, переключил на нейтральную передачу и велел Спайку подтолкнуть фургон сзади. Мы выкатили его через ворота мимо сенного сарая и докатили до дороги, которая вела вниз, в поле, на котором мистер Эванс выращивал кормовую капусту. В самом дальнем углу поля стоял ветхий сарай, где мистер Эванс держал старый прицеп, запасную борону и разный металлический хлам. Этого сарая вообще из дома почти не было видно из-за высокой изгороди, к тому же он оброс разлапистыми кустами орешника. Я остановил фургон у ворот, а когда Спайк открыл их, завел двигатель, въехал внутрь, развернулся перед воротами сарая и встал к ним задом. Еще полчаса мы потратили, расчищая в сарае место для фургона. Мы выкатили прицеп, вытащили борону, затолкали внутрь фургон Спайка, закрыли его старыми тряпками и рубероидом, а сверху набросали кипы прошлогоднего сена. Потом заволокли прицеп обратно, загородили вход бороной, а поверх рубероида кинули пару валков прошлогоднего. Теперь фургона вообще не было видно. Я запер ворота, а когда Спайк отвернулся, незаметно для него подложил под замок соломину.

— Ну что, порядок! — сказал я.

— Господи, Эл, спасибо тебе…

Я повернулся к нему лицом:

— Ты должен мне кое-что пообещать, Спайк.

— Что?

— Что ты не явишься сюда без меня. Если только я увижу, что ты здесь ошиваешься, клянусь, я больше в жизни не стану тебе помогать…

— Обещаю!

— Нет, поклянись! Клянись, что ноги твоей здесь не будет.

— Клянусь! Ей-богу, Эл, я больше на дурь в жизни своей не взгляну.

Я посмотрел ему в глаза и понял, что он говорит правду. Я надеялся, что он не передумает, иначе я потеряю друга навсегда.

— Ну хорошо, — сказал я, — а где ты собираешься жить?

— Не знаю. Я смотрю, ты тут неплохо устроился, у тебя две кровати, так что…

Я поднял руку:

— И не мечтай! Я довезу тебя куда ты скажешь, а дальше сам думай.

— Ну хорошо. Может быть, к сестре подамся.

— Не думаю. Я ездил к ней, когда искал тебя. Очень она зла, сказала, что даже за деньги не примет тебя. И чем ты ей так насолил?

— Да ничем. Дура.

— Ты такой врун, Спайк! Кстати, твои торчки из Милвертона тоже не особенно жаждут видеть твою физиономию.

— Ты чё, и к ним ездил?

— Ага.

— Пипец.

— Точно.

— Ну ладно, есть еще один чувак в Уивилескомбе. За ним должок.

— Хорошо, пусть это будет Уиви.

Мы пошли обратно на ферму, я посадил его на заднее сиденье «хонды», и мы отправились в путь. Я ехал осторожно и довольно медленно, не выдавая паники, угнездившейся у меня в животе, а на дороге в Батеолтон чуть не сбил лису. Спиной я чувствовал тяжелые удары сердца Спайка. Мне пришло в голову, что, наверное, в этом и состоит настоящая дружба — двигаться вот так вместе, вперед, сквозь ночь, ощущая биение сердец, да только причина такого путешествия должна быть какая угодно, кроме бегства. Ехать бы вместе медленно, не заглядывая в ужасе за каждый поворот, смеясь и переговариваясь. И улочки не таили бы угрозы, и поля бы золотились за живыми изгородями. Но мы не смеялись и не разговаривали. Только когда мы въехали в Уиви, Спайк рассказал мне, куда его отвезти. Тихая улочка на Голден-хилл. Ни людей, ни собак, ни даже кошек. Обрывки бумаги несло по улице ветром, вот и все.

Я спросил:

— Ну и чем займешься?

— Буду сидеть тихо, как мышь.

— Хороший план.

— Может быть, даже почитаю книжку.

Я не помнил, чтобы Спайк когда-нибудь сидел с книгой, но идея мне понравилась. Я спросил:

— А у тебя есть книга?

— У Джима их полно.

— Кто такой Джим?

— Да кореш мой, он вон там живет. — Спайк махнул рукой на соседний дом.

— Ладно, но только выбери какую-нибудь потолще.