— Где ты был? — спросил он озабоченно. — Я пытаюсь связаться с тобой уже несколько дней! Что происходит?

— Я попал в аварию.

— В какую еще аварию?

Я объяснил. Я рассказал ему о белом автомобиле, который преследовал нас, о том, как мы влетели в изгородь, о больнице и о Сэм. Я слышал, как он щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся сигаретным дымом. Когда я закончил рассказ, Поллок спросил:

— А сам-то в порядке?

— Ну да, более или менее. Ходить могу.

— Ты уверен?

— Да.

— Прекрасно. Потому что мы готовы к действию.

— Когда?

— Надо встретиться.

— Вам придется заехать за мной. Мой мотоцикл разбит на хрен.

— Ничего, я заеду. Сегодня днем?

— Да, конечно.

— Скажи, куда подъехать.

— Я дойду пешком до моста Трейсбридж, это у подножия холма Ашбритл, буду ждать вас там. Вы не перепутаете это место. Его за милю почувствуешь.

— То есть как это?

— Да ладно, не берите в голову…

— Я почувствую это место?

— Не важно…

Последовало молчание. Поллок задумался, прокашлялся и как-то неуверенно предложил:

— В половине второго?

— Идет, — сказал я и повесил трубку.

Я еще немного постоял, послушал пиканье гудков в трубке, а затем перешел дорогу и направился домой. Мама была на кухне, отец — в саду. Я пошел в свою комнату, лег на кровать и уставился в потолок, слушая знакомые, привычные скрипы и постукивания нашего дома. В этих звуках было умиротворение и покой — все, что я любил и к чему привык с детства, и я позволил себе ненадолго раствориться в них. Я чувствовал, что наш дом поддерживает меня, что меня здесь любят, и понял, что тисовое дерево действительно наделило меня частичкой своей силы.

— Да! — сказал я, обращаясь к потолку, и это короткое, емкое слово взлетело вверх, а потом отскочило назад, как резиновый мячик, и отпечаталось у меня на лбу.

Через час я уже стоял на мосту. Река текла медленно и вяло, деревья стояли сплошной стеной. В их листве ворковали дикие голуби, а с полей им в ответ блеяли овцы. Легкий ветерок кружил над кустами, ярко светило солнце, но дух враждебности и злобы, оставленный когда-то колдуньей, не пропал — он висел в воздухе невидимым ледяным туманом. Я постарался найти на мосту участок, где злоба колдуньи не имела силы, где лучи солнца могли беспрепятственно долетать до земли, но не смог.

Тогда я спрятался за стволом дерева и стал ждать. Прилетела сорока, пустоголовая черно-белая брехунья, перепрыгнула с одной ветки на другую, затем обратно, что-то непрерывно стрекоча. Мама всегда велела мне приветствовать сороку, и я задумался: если старинные суеверия — просто отражения наших страхов, то, признав свой страх, не сделаем ли мы суеверия явью? Иногда я удивляюсь мыслям, что родятся у меня в голове. Откуда-то появилась еще одна сорока. Одна — к печали, две — к удаче. Ого, еще одна! Три — к невесте… Как оно там дальше? Восемь — к поцелую, девять — к счастью, десять — спасешься от любой напасти. Я подождал. Но сорок было только три.

Поллок прибыл точно к назначенному времени. Он приехал один. Я вышел из-за дерева и подошел к машине, и на секунду выражение лица у него стало озадаченным. Но удивление сразу сменилось деланным равнодушием. Он перегнулся через пассажирское сиденье, открыл мне дверь и сказал:

— Запрыгивай!

Я так и сделал. Он развернул машину, и мы поехали назад, в сторону поворота на Эппли, а потом через Гринхэм выехали на шоссе. Мы направлялись к холмам Блэкдаунз, но, не доезжая устья высохшего ручья, Поллок съехал с дороги, остановил машину и выключил двигатель.

Пока двигатель, тихо пощелкивая, остывал, Поллок повернулся ко мне и сказал:

— Ну, Эллиот, ты и счастливчик, скажу я тебе!

— Правда?

— Точно!

— Почему-то я не чувствую себя счастливчиком. А моя девушка вообще лежит в коме, и врачи не знают, выживет ли она.

Он положил мне руку на плечо:

— Она поправится, вот увидишь.

— Откуда вы знаете?

— Поверь мне, Эллиот, так оно и будет. Надо иметь веру, мальчик мой. Ее теперь много вокруг — на любой вкус. Твердая и мягкая, тает во рту, а не в руках…

Я не врубился, к чему он клонит, и пожал плечами.

— Поверь мне, — снова начал Поллок, а потом обернулся и достал с заднего сиденья папку. Он раскрыл ее, вытащил лист бумаги и сказал: — Ну ладно. Смотри сюда. У нас есть план.

— Да ну?

— Точно. И ты — его часть.

— Прекрасно!

— Я расскажу тебе только то, что тебе следует знать, так будет лучше для всех.

— О’кей, я ничего больше и не хочу знать.

— Вот и молодец.