Но едва человек с помпонами блаженно ощутил в пальцах костяшки домино, на стол перед ним лег вчетверо сложенный блокнотный листок.

— Я передумала, — сказала девушка. — Передайте, пожалуйста, вот это.

Через день она сидела в самолете, следующем рейсом Москва — Норильск, куда получила направление после окончания библиотечного института. Кепку ей пришлось сразу там снять и надеть ушанку, потому что в Норильске уже выпал снег. Один читатель ей сдал книгу Глемзера «Человек против рака», и она спросила его:

— Скажите, а почему вы брали эту книгу?

— К сожалению, не из любопытства, — ответил он. — Я онколог.

— А вы когда-нибудь слышали о таком лекарстве против рака — ардабиола?

— Нет, — ответил он. — Никогда не слышал.

Сентябрьским утром 1981 года Ардабьев стоял во дворе и, окуная тряпку в пластмассовое ведро, мыл свою машину. Это был уже не оранжевый пикап, а новенькая бордовая «Волга», купленная им за чеки Внешпосылторга после того, как его кандидатская диссертация на тему «Опыт использования музыки в выращивании овощей» была издана книгой в Москве, а затем переиздана в США, ФРГ, Франции, Италии и других твердовалютных странах.

Психология растений… Загадочная, еще малоисследованная область. Люди издавна замечали, что в домах, где часто происходят семейные ссоры, цветы вянут. Присоединенные к стволам датчики отмечали, что в деревьях начинается вибрация, когда к ним подходят с пилой или с топором. В опытных парниках Ардабьев присоединил к помидорам наушники от магнитофона, включая музыку, и помидоры начинали молниеносно расти. Некоторые из них достигали килограммового веса. Сначала над Ардабьевым смеялись. Потом перестали. Но помидоры в наушниках для него неожиданно оказались лишь мелочью. Главным стала ардабиола. Когда он выращивал ее у себя дома, в обыкновенных ящиках с землей, он тоже включал на малой скорости магнитофон с симфоническими записями, и она росла быстрее. Легкая музыка на ардабиолу не действовала, в отличие от парниковых огурцов, которые хорошо созревали под песни Муслима Магомаева, Иосифа Кобзона и Льва Лещенко. Ардабиола любила Моцарта, Бетховена, Чайковского. Но диссертацию Ардабьев защитил не об ардабиоле, а о музыкальности овощей. Полезность овощей для общества была очевидной. Материализованным общественным признанием явились кандидатская степень и книга, превратившаяся в бордовую «Волгу», которую Ардабьев мыл во дворе своего, пока еще чертановского, дома.

Вымыв «Волгу», он стал привинчивать на ее крыше алюминиевый багажник. Ардабьев и его жена собирались на юг.

Это была первая поездка Ардабьева после того, как он год назад летал на похороны своего отца в Хайрюзовск, где после поминок его зверски избили и сняли с него джинсы. Ардабьеву наложили на изуродованную голову двенадцать швов. Но волосы за год отросли, скрывая под собой шрамы. Только чуть выше переносицы осталась заметная вмятина, а на груди — багровые следы ожогов.

Все замечали, что Ардабьев сильно изменился и, по некоторым мнениям, — в лучшую сторону. Исчезла его обычная рассеянность, когда он полуслушал собеседника, думая о чем-то своем. Он стал предупредителен с людьми, а злые языки говорили, что особенно с начальством. Он с радостью принимал участие во всех «капустниках», вечеринках и даже сыграл роль Синьора Помидора в институтском детском утреннике, ходил в коллективные вылазки на лыжах или по грибы.

Установил в опытных парниках уже не магнитофоны, а телевизоры и, по слухам, работал над докторской диссертацией: «Влияние телевидения на развитие некоторых видов овощей». Его самого было невозможно оторвать от телевизора — особенно во время хоккейных матчей или «Голубого огонька». Он помирился с женой, и его лучшими друзьями стали Мишечкины, которых раньше он не выносил.

Именно с Мишечкиными Ардабьев и его жена собирались ехать на юг двумя парами на двух машинах.

Протирая замшей сверкающие бока вымытой «Волги», Ардабьев заметил на ее левом крыле свеженацарапанный вопросительный знак.

— Черт знает что!.. — вырвалось у Ардабьева. — Кто это мог сделать?

— Дети… — раздался около него сиплый голос. — Наши замечательные советские дети…

Ардабьев обернулся и увидел человека в женских тапочках с помпонами. Человек с помпонами провел по вопросительному знаку желтым обкуренным пальцем, проверяя качество работы…

— Гвоздем действовали, — определил он.

— Но почему именно вопросительный знак? — задохнулся от возмущения Ардабьев.

— А от восклицательного вам бы легче стало? — усмехнулся человек с помпонами. — Их кругом полно, а от них никому легче не делается.

— Что же теперь делать?.. — беспомощно опустил руки Ардабьев. — Мы завтра утром собираемся на месяц на юг, а катить через весь Советский Союз с вопросительным знаком — это, знаете, как-то… — И не смог подыскать слова.

Человек с помпонами разделил и даже подогрел ардабьевское волнение:

— Я бы сказал, и органы ГАИ могут заинтересоваться… И не без основания… Это ведь знак сомнения. А сомнения в чем?

— И ведь он не маленький, а сразу бросающийся в глаза… — занервничал Ардабьев.

— Да, немалый! — удрученно покачал головой человек с помпонами и заговорщицки наклонился к Ардабьеву: — Есть люди.

— Что есть? — не расслышал его Ардабьев.

— Не что, а кто. Есть, говорю, люди. Сделают. Чисто сделают. Вопрос будет ликвидирован в прямом и переносном смысле.

— А где эти люди? — недоверчиво спросил Ардабьев.

— Здесь, — тихо, чтобы не слышал никто, произнес человек с помпонами. — Эти люди — я.