Но я ошибся. Звонила Валери, а у Рэйнхэма достало здравого смысла, чтобы принять известие. Валери сказала ему, что мне пришло письмо от Колстона.

Мы в молчании ехали в редакцию. Нам не о чем было говорить.

— Может быть, мы ошибаемся, Иэн? — наконец жалким голосом спросила Маргарет. — Мы ведь не можем ошибаться, да?

— Нет, — ответил я. — Плохо наше дело. Я проиграл, Мэгги. Подумай о себе. Забирай мальчика и уезжай из Лондона куда-нибудь подальше, на тот случай, если мы ошибаемся, и землетрясение охватит большую область, чем та, над которой дует ветер.

— Я иду с тобой, — решительно заявила Маргарет. — Я просто отправлю няне записку, и она увезет Гая на дачу моих родителей. (Еще один Гай: каждый первенец в семье Рэйнхэмов получает имя Гай при крещении со времен Реставрации).

— Езжай с ним, — попытался уговорить ее я. — Тебе здесь нечего делать.

— Откуда, ты знаешь? Между прочим, я все еще пытаюсь вспомнить, где я видела Роберта Колстона. Я уверена, что это важно.

Маргарет настаивала на своем, и я сдался. В любом случае, я еще задолго до катастрофы удостоверюсь, что она в надежном месте.

В редакцию мы возвращались медленно, движение было еще оживленнее, чем обычно. Эта передышка дала мне время подумать. В этом не было ничего приятного. Я проиграл и был вынужден бежать с поля боя. Мое положение было хуже, чем раньше. Теперь мне требовалось чем-то подкрепить свои соображения, чтобы заставить Рэйнхэма действовать, а где мне было взять доказательства? Оставалась слабая надежда, что Колстон написал мне письмо, но и получив его, что я мог сделать? Разве могло быть в письме что-нибудь такое, что мне было неизвестно и могло сыграть решающую роль? Я ничего не мог придумать. Загадка оставалась, как запертая дверь, от которой потерян единственный ключ.

Когда мы выходили из машины, Маргарет неожиданно сказала:

— Надеюсь, мы ошибаемся. Я надеюсь, что все совсем не так. Я очень хотела бы, чтобы Колстон намеревался сообщить все, что угодно, но не предсказать новое землетрясение. Я люблю Лондон, и мне страшно подумать, что все это… — она взволнованно взмахнула рукой, — все это — да, и промахи, и безвкусица тоже, — сегодня вечером превратится в руины.

Громадный город, по обломкам которого ползают человеческие существа, подумал я. Лунный свет, струящийся через проломы в стенах и льющийся через разбитые окна. Сколько будет потерь? Сколько зданий уцелеет, сколько можно будет восстановить? Сколько людей не успеет спастись, если их предупредят слишком поздно? Сколько неповторимых произведений искусства и исторических памятников будет безвозвратно утрачено? Сколько семей потеряют все свои сбережения?

— Нет, Маргарет, — сказал я, — мы должны надеяться, что мы правы. Не понимаешь? Человечество всегда было бессильно против пароксизмов Природы. Колстон дал нам оружие, могущее свести их последствия к минимуму. Мы можем спасти жизнь, ценности, движимое имущество. Здание из камня и кирпича можно отстроить заново. Кто знает? Может быть, из руин поднимется еще более прекрасный Лондон? Еще более величественный Лондон войдет в двадцать первое столетие.

С этой благочестивой надеждой мы рука об руку вошли в здание «Телеграм», где нас поджидал удар, от которого во мне все перевернулось.

Валери стояла за моим столом. Во всей ее позе чувствовался протест. Она стояла лицом к лицу с человеком, который мог быть только сыщиком. Молодое лицо Джона Холта было крайне напряжено. Он мучительно озирался.

— Я не волнуюсь! — услышал я голос Валери. — Это письмо является собственностью редактора, и вы его не получите до тех пор, пока он вам его сам не даст!

Письмо! Оно пришло!

— Что происходит? — спросил я, входя.

— Этот человек… — начала Валери, но детектив ее прервал.

— Инспектор Специальной Службы Бирнс, мистер Кэртис. У меня есть основания полагать, что в вашем распоряжении находится информация, нарушающая Закон о государственной тайне.

— Это абсурд! — в отчаянии я попытался блефовать.

— Мне известно, что вы получили сведения от лица, подозреваемого….

— Это письмо! — сказала Валери, приоткрывая листок почтовой бумаги, дважды согнутый, с загнутым уголком, как у циркуляров. На письме не было штампа, и оно было адресовано просто: «Редактору газеты «Ивнинг Телеграм», Е.С.Ч.». Как я и предполагал, доплата была произведена.

— Я сильно сомневаюсь, что я нарушил закон. — Я тянул время, пытаясь что-нибудь придумать. — Очевидно, что письмо не находится в моем распоряжении. Оно лежит нераспечатанным на моем столе, и я еще пальцем его не коснулся.

— Я уполномочен настаивать, чтобы вы передали мне отправление под официальную расписку. В случае отказа будет подписан ордер на арест. Последствия могут быть серьезными.

Его помпезность раздражала меня, но я не подал виду.

— А если письмо будет совершенно невинным?