И когда компания переступила порог, гостиничное хозяйство, доселе пребывавшее в безделье завертелось так, словно все служащие истосковались по работе.

Сняли многокомнатный номер чуть не в пол-этажа: Геддо и Ольга получили комнаты отдельные, Клим и Евгений поделили одну комнату.

Коридорные не имели ничего против получать чаевые монетами, кои вроде бы хождения в губернии не имели.

Да и портье, хоть и сетовал на то что, деньги не поменяны, к оплате их принял. Но сдачу выдал местными денежными знаками.

Конечно, фальшивых денег у него не могло быть по определению, но это не мешало купюрам выглядеть ненастоящими. Печатали их на отвратной, чуть не газетной бумаге, типографским методом. Хоть и были эти билеты разноцветными, но без "орловской печати". Краска вытиралась на сгибах, расплывалась от воды.

Степень защиты на этих деньгах была единственной и последней. На купюре крупно было напечатано: "ЗА ПОДД?ЛКУ — РАССТР?ЛЪ!"

Затем Геддо удалился в цирюльню, что находилась рядом с гостиницей, вернулся оттуда помолодевший, подстриженный, густо пахнущий одеколоном.

Прежде чем войти в гостиницу, что-то бросил на клумбу, прошептал заклинания и в совершеннейшем ноябре расцвели розы.

— Зачем? — спросила Ольга, глядя на клумбу из-за занавески.

— Это для вас. — смутился Лехто. — Я думал, что будет приятно.

— Приятно… Да вот только ударят скоро морозы, и пропадут розы…

— Ну ничего, я весной вам еще наколдую…

Под окнами, как раз между гостиницей и цирюльней неспешно двигался крестный ход. Впереди — непременный крест с хоругвями, священники. За ними — старики со старухами.

Глядя на них, Евгений перекрестился.

— Товарищ Аристархов, что вы делаете! — одернул его Клим. — Бога нет!

— Товарищи ныне далеко. Да и тебе неплохо бы помнить, что день назад сам едва не узнал, есть ли бог или нет…

— По какому поводу ход? — спросила Ольга.

— Да кто его знает… Если судить по городу, так наверняка о даровании победы господину Подлецову.

— Когда я слышу во время гражданской войны здравицу "За победу русского оружия", мне хочется не то рыдать, не то смеяться…

Словно почувствовав в Ольге союзника, Клим спросил:

— А ваше отношение к религии какое будет?

— Не люблю попов. Я как-то пыталась продать в церковь автоматического торговца свечек. Не взяли.

Клим расцвел, но слишком рано.

— Но к религии отношусь положительно, потому как природа не терпит пустоты. И если человеку не забить голову религией он ее забьет самочинно всякой пургой вроде марксизма…

Клим вспыхнул, стал просто пунцовый. Он шевелил губами, подбирая слова.

Вероятно, зрел скандал.

У Евгения появилось смутное желание дать Климу по роже. За недели странствий, тот уже порядком надоел Евгению.

Но с нахлынувшим гневом справился, выпалив первое, что пришло в голову.

— А пойдемте-ка сегодня вечером в ресторан. — предложил Аристархов. — Не был там сто лет…

Ожидая уже на перроне поезд, начальник вокзала все же задал вопрос, который его беспокоил полтора десятилетия.

— И все же… Могу я узнать, на кого работаю?..

Геллер кивнул:

— На организацию древнюю, могущественную, с целями благими. Вам нечего стыдиться…

— А какой стране эта организация принадлежит?

— На самом деле страны принадлежат этой организации.

— И Россия?..

— В определенной степени — да.

Смотритель стал печальным — получалось, что работал он на ту страну, против которой и шпионил.

Заметив это, Рихард мысленно махнул рукой. У смотрителя существовала сотня способов лишиться жизни. Но, право-слово, нехорошо выйдет, если человек приютивший Геллера, умрет из-за его молчания.

— Книги свои с записью движения сожги сегодня же. — для большей серьезности Рихард перешел на «ты». — Сейчас же после моего отъезда брось в огонь. И впредь не пиши ничего подобного… По крайней мере без команды. Ты понял?

Смотритель кивнул. И спросил:

— Так что, в моей работе не никакого толку?

— Как это никакого? — Рихард сделал вид, что возмутился. — Ты содержал в порядке линию, по которой я бежал… Оторвался от опасного врага… Ты дал мне приют… От некоторых за всю жизнь меньше проку.