Он закончил. В комнате воцарилась тишина, в которой мерный звук часов создавал реальное ощущение движущегося ВРЕМЕНИ, и это движение никому из нас не хотелось нарушать.

Правду сказать, я даже не ожидала такого отклика и такого поворота событий. У меня буквально душа рвалась навстречу этому человеку, так хотелось его поддержать и помочь ему. Честное слово, он заслуживал этого, и я с радостью ему помогала. Наши встречи стали регулярными, и работа была очень планомерной. Причём, интересно то, что Борис оказался очень внимательным и вдумчивым читателем, и, уходя от меня в первый же раз, сказал мне:

– А почему это Вы мне дали задание проанализировать мою семейную жизнь? Ведь в книжках Вы пишите, что всё начинается с детства, так давайте с него и начнём.

Признаюсь, с одной стороны, мне было очень приятно, что он так внимателен к моему творчеству, но с другой стороны, мне стало даже немного стыдно, что я вдруг отступила от своего же принципа. И ещё мне пришлось вечером поработать со своей ГОРДЫНЕЙ, потому что это же я решила за Бориса, что работать со своим детством ему будет трудно, и что вообще эта работа ему не под силу, поэтому надо всё сделать по минимуму. Иными словами решала за него ЕГО ВОПРОСЫ. Вот и получила замечание! Видите, не только я для него оказалась учителем, но и он для меня, за что ему БОЛЬШОЕ СПАСИБО.

Его детство, впрочем, как детство всех советских детей, родившихся в конце 30-х годов, разделилось на «до» и «после». Водоразделом послужила война. Отца Борис не помнит, да, правильнее сказать, не знает – этот человек как-то очень быстро и незаметно для мальчика исчез из его жизни. Война началась, когда маленькому Боре не было четырёх лет. Он многое забыл из своего детства, но зато всю жизнь, и даже сейчас, уже, будучи стариком, частенько просыпался в холодном поту от жутких снов, где взрываются вагоны поезда, в котором они с матерью едут в эвакуацию, а над холодным ночным полем стелятся стоны раненых и рыдания людей, потерявших своих близких. Им с матерью повезло, их вагон под бомбы не попал, а выбраться из этого ада помог их попутчик Николай Константинович. Это был мужчина лет пятидесяти в толстенных очках, потому и невоеннообязанный. Несколько дней они добирались до какой-то уцелевшей станции, где удалось втиснуться в теплушку на место умерших в пути людей. Опять-таки, поспособствовал Николай Константинович, у которого были какие-то веские основания для передвижения по железной дороге. Спасенных же им Бориса и его маму он выдал за свою семью. Так, кстати, оно впоследствии и получилось – спаситель стал маминым мужем и Бориным отчимом, дядей Колей.

Вспоминал всё это мой собеседник тихим бесцветным голосом, и перед глазами вставали чёрно-белые кадры военной кинохроники. Он рассказывал о том, как тяжело они жили, как мама болела, и как у него буквально замирало сердечко при мысли, что она умрет. Но при этом он несколько раз в своём рассказе возвращался к тому, что мама очень мужественно переносила все страдания и лишения: «Я не помню, чтобы мама плакала, и мне плакать не разрешала», – говорил Борис.

– Ну, быть может, она просто была очень жизнерадостным человеком, быстро забывала всё плохое и жила будущим? – предположила я.

– Нет, мне кажется, что она вообще не умела, как вы говорите, радоваться жизни. Она всегда была очень скупа на эмоции. Мама считала, что в такое тяжёлое и страшное время нельзя ни радоваться, ни горевать, а я просто помню себя маленького, и помню, как было горько, холодно и страшно. Помню, как очень хотелось плакать, но за это наказывали, и приходилось слёзы глотать.

Господи, подумала я, услышав эту фразу.

Вот о чём я думала, слушая горестный рассказ Бориса. И вдруг он, оборвал себя буквально на полуслове, будто споткнулся обо что-то, внимательно посмотрел на меня и замер с вопросом в глазах. Секунду спустя вопрос прозвучал: «Может, это я потому такой железобетонный, что плакать не могу, не научился, так ведь может быть?». Вот и рассуждайте после этого о телепатии: я подумала, а он озвучил! Конечно, я горячо поддержала эту идею! Но, вы уже тоже люди грамотные и понимаете, что мне было нужно, чтобы Борис сам нашёл ответ на свой вопрос. Ему было трудно, решение не приходило, но он очень старался, и я подсказала.

– Представь себе ту молодую изможденную женщину, твою маму, и говори с ней от имени того маленького мальчика. Скажи ей, что « времена не выбирают, в них живут и умирают», что «Бог не по силам испытаний не даёт ». Скажи ей, что при всех равных условиях (всей стране было тяжело и мучительно), но, как это ни парадоксально звучит, она была счастливее многих именно потому, что у неё был маленький сын: во-первых, ей было ради кого жить, а во-вторых, ей было дано это маленькое чудо, чтобы она не забыла, как надо смеяться! А после того, как поговоришь с ней об этом, прости и отпусти и её, и свою зажатость.

Всё-таки как здорово, когда твой собеседник делается твоим единомышленником! Назавтра после этого разговора ко мне пришёл совершенно другой человек. У него были мягкие, тёплые, как бы оттаявшие глаза. Даже опережая мой вопрос, он стал рассказывать о своей домашней работе, о том, как он плакал, разговаривая с мамой, как он был необыкновенно удивлён тем, сколько событий совершенно легко всплывало в памяти. Он был потрясён тем, как ясно ему представилась мама, с каким «пониманием» она отнеслась к его монологу, как они вместе плакали, и как эти слёзы завершились необыкновенным облегчением.