— Прошу прощения, сэр. Но ее светлость хочет поговорить с вами наедине.

— Не сейчас, Баннерман.

Баннерман замер в нерешительности.

— Что мне сказать ее светлости?

— Скажите что угодно, черт подери.

Дворецкий продолжал колебаться.

— Хорошо, сэр, — пробормотал он, закрывая двойные двери.

Когда Коналл вновь перевел взгляд на Шону, она уже начала разбинтовывать ногу.

— Не делай этого. Твоя щиколотка еще не зажила.

Она продолжала разматывать повязку.

— Начнем с того, что она и не болела. Я притворилась, что болит. — Ее щеки порозовели. — Чтобы удержать тебя.

Не обращая внимания на замешательство Коналла, Шона вскочила с кресла и прошла к его столу, повернув к себе резную шкатулка, подняла крышку и достала оттуда свой кинжал.

— Что ты делаешь?

— Собираюсь ее вернуть.

— Нет, Шона. Я не могу позволить тебе отправиться в погоню за Уиллоу. Ты попадешь в беду.

— Коналл, тебя это уже не касается. Это вопрос крови. Они забрали мою сестру. Мою красивую, мою совершенную сестру. Меня не волнует, зачем они это сделали. Я еду за ней. Я заставлю их вернуть ее, либо они об этом пожалеют.

— Что ты сделаешь? Попытаешься наделать в них дыр, пока они не перережут тебе горло? Отдай мне кинжал.

Шона сунула его за спину:

— Нет! Я говорила тебе, что могу за себя постоять. Занимайся своей свадьбой, а я должна найти сестру.

— Черт подери, Шона. — Коналл протянул руку. — Я сказал: отдай мне оружие.

— Прочь с дороги.

На этот раз кинжал перекочевал вперед, и теперь его острие было направлено в его сторону.

Он иронично вскинул бровь:

— Что ты собираешься сделать? Убить меня?

— Я не могу тебя убить. Я люблю тебя.

Веселое выражение на его лице померкло, и рука безвольно упала.

— Что?

Шона прикусила губу.

— Ты слышал. А теперь прочь с дороги.

На его губах заиграла улыбка.

— Я никогда не слышал, чтобы женщина признавалась в любви с кинжалом в руке.

У Шоны перехватило дыхание.

— Это любовь женщины, которая должна любить издалека. И она так велика, что я готова терпеть разлуку, Коналл Макьюэн, лишь бы ты был счастлив.

Коналл шагнул к ней. В ее глазах снова блеснули слезы. Он наклонил голову и прижался губами к ее губам.

Ее губы сначала слабо задрожали, потом ответили искренним, самозабвенным поцелуем, как будто этот поцелуй последний. Ее руки легли ему на шею, продолжая держать смертоносный клинок. Коналл обвил ее стан руками и привлек к себе. К своему сердцу, чтобы крепко сжать в объятиях.

Он томно и с удовольствием целовал ее губы. Они были солеными от слез, а язык — сладким от чая с медом. Шона была женщиной контрастов: осторожная и отважная, искушенная и наивная, опасная и совершенная. Страсть и возмездие.

Повернувшись кругом, Коналл подвел ее к креслу, усадил и опустился перед ней на колени.

— Дай мне нож, — попросил он и протянул руку.

Шона покачала головой:

— Он мне нужен, чтобы спасти Уиллоу.

— Шона, не упрямься.

— Ты не знаешь этих людей так, как знаю я, Коналл. Горцы — жестокие, не ведающие жалости люди. Их ничто не может остановить.

Коналл обхватил ладонью лезвие кинжала и сжал. Если она потянет его, то распорет ему ладонь.

— Кто живет с мечом, от меча и погибнет. Я не позволю, чтобы это случилось с тобой. Отпусти нож.

Глаза Шоны изучали его серьезное лицо. Ее хватка ослабла, и ладонь медленно разжалась.

— Ты доверяешь мне?

Она кивнула.

— Хорошо.

В дверь снова постучали.

Коналл недовольно заворчал:

— Что еще?

Дверь открылась. На пороге стояла герцогиня собственной персоной и смотрела на представшую ее взгляду сцену. Женщина застыла в неподвижности, поблескивая агатовыми бусинками, вшитыми в корсет ее платья из бордового шелка.

— Ваша милость, дайте нам еще несколько мгновений. Шона чрезвычайно огорчена.

Тонкая бровь герцогини взлетела к алебастровому лбу.

— Еще одна растянутая щиколотка?

Коналл поднялся:

— Замечание подобного рода ниже вас, мадам.

— А такого рода девушка ниже вас, сэр. Боже, вы вот‑вот женитесь на наследнице одного из богатейших герцогств Великобритании. Если вам нужна любовница, окажите мне сомнительную честь выбрать ее не среди отбросов скотного двора.

Коналл встал перед Шоной, словно хотел оградить от оскорблений герцогини.

— Вы далеко заходите, мадам! Как вы смеете оскорблять ее!