Тогда, естественно, не было еще ни транзисторов, ни плееров и, кроме арий Вадима, для удовлетворения музыкальных потребностей имелся лишь хозяйский граммофон с большой трубой, несомненно дореволюционного происхождения, и старые пластинки. Запомнилась почему-то пластинка, у которой на одной стороне был марш «Тоска по родине», а на другой «Тоска о прошлом» в исполнении духового оркестра. Мне так понравилась мелодия «Тоски по родине», что она не забылась до сих пор. (Странная штука память!)

Неподалеку от нас снимал дачу доктор Рафаил Владимирович. Нам он казался старым. У него была небольшая лысинка и короткие с проседью волосы. Вероятно, ему не было и сорока.

Доктор приезжал на дачу из Рославля в выходные дни, и Вадим, прознавший, что доктор любит играть в шахматы, а я увлечен этой игрой и даже превзошел в школьном турнире старшеклассников, организовал нашу встречу на докторской веранде. Он что-то подзагнул доктору насчет моих якобы способностей, выбор партнеров был беден, и доктор согласился.

И вот я играю белыми. Доктор предпринял фланговое развитие своего ферзевого слона, я знаю, что этот дебют называется красиво по-итальянски – фианкетто ди донна. Донна – королева – звучит торжественно. Название дебюта я узнал недавно, читая книжку в переплете с черными и желтыми квадратами. Автор книги Алехин – первый русский чемпион мира. В ту пору все знаменитые шахматисты жили за границей, но книги Алехина все равно издавали, гордились им. А после его смерти доказывали, что он больше всего на свете желал вернуться из эмиграции на родину.

Из книги Алехина я узнал, что фианкетто ди донна – неправильное начало, оно ведет к трудной игре, если белые займут и укрепят центр.

Доктор не читал книг Алехина. Он скромный любитель, любит играть и не любит проигрывать. А мальчишка сосредоточен и нажимает.

За партией наблюдают ребята и взрослые. Они чувствуют, что идет напряженная схватка, хотя сами играть не умеют. Кто сидит поодаль, кто прогуливается, кто отдыхает в гамаке. Люсик и две девочки его возраста играют в магазин, используя примечательную сосну, раздвоившуюся почти у самой земли. Одна девочка – моя сестренка, другую зовут Мурочка, она за главную. Это она затеяла игру в магазин. У нее толстая коса и не по возрасту низкий голос. Еще она научила ребят говорить на непонятном взрослом языке: вместо Люсик – Люхтарми, вместо Миры – Михтарми, и так изменять все слова. Заинтересовался даже школьник Юзик, сын доктора, очень егозливый мальчуган, предельно тощий и принципиально отказывающийся есть, несмотря на уговоры. Однажды он был застигнут за тем, что, съев по принуждению яйцо всмятку, забежал за угол дома и сунул два пальца в рот, чтобы избавиться от ненавистной пищи.

Доктор надолго задумался, я – в ожидании его хода.

По укатанной щебенке шоссе маршируют красноармейцы. Этим летом появился их лагерь в лесу за шоссе. Палатки и все такое. Наверное, возвращаются с какого-то ученья. А ранним утром красноармейцы бегут мимо нашего дома на Остер. Обнаженные до пояса бегут в ногу, грохая сапогами. Физкультура…

Я посмотрел на красноармейцев, марширующих по шоссе, и почему-то вспомнил, как прошлым летом, стоя на шоссе, слышал гул толпы на окраине Рославля. Там люди стояли за хлебом и, видимо, шумели.

В то лето часто побирались худые изможденные люди. Один попросил как-то: «Дайте кусочек хлеба, хоть на раз у рот…»

Красноармейцы маршируют с песней.

Доктор передвинул фигуру аккуратными длинными пальцами, и сразу из моего сознания исчезли и красноармейцы и голодные… Улетели, но, оказались, не навсегда.

Я все усиливаю давление, и наступает развязка. Доктор корректно признает свое поражение, его супруга недовольна, отпрыск тоже, а Вадим, Люсик и девочки, временно закрыв свой «магазин» из сосны, похожей на лиру, удовлетворены поражением, постигшим взрослого.

Пролетели годы, можно сказать высокопарно – прошла жизнь.

Почему мне приходит на ум, что, может быть, сотни лет тому назад неизвестный черноглазый итальянский мальчонка играл в тени пиний, средиземноморских сосен, в шахматы с доктором, старинным врачом и на их партию смотрели…

Ушли из жизни взрослые, наблюдавшие мою партию, кто по старости, кто по болезни. Вадим погиб на Ленинградском фронте. Когда он окончил школу, его приглашала к себе в Италию бабушка, чтобы продолжил образование. Вадим написал бабушке, что самое лучшее высшее образование в СССР. Правда, ему не посчастливилось на конкурсных экзаменах в институт, несмотря на превосходную память. Работал инструктором физкультуры. Помог волейбол. А потом армия и война.

А нежный Люсик стал танкистом в конце войны и сгорел в танке.

Летят годы, меняются поколения, проходят века.

– Я что! Вот у меня есть друг Колька Глазков, вот это да! Поэт! – восклицал Венька Левин, юный шахматист, рыжий кудрявый весельчак. Его рот был постоянно растянут до ушей. При этом на самом виду не хватало зуба. Когда он серьезно задумывался над ходом, то надувал губы. Он был постоянно не только весел, но еще и изобретателен. На запотевшем зимнем оконном стекле в момент рисовал пальцем шарж на тренера. Радуясь, сообщил ребятам, что у них в школе немку, то есть учительницу немецкого, зовут Ионина Мартемьяновна, а он предложил музыкальное прозвище – Пианина Фортепьяновна!