Я проверяю карман пиджака. Там пусто. Пистолет Адама куда-то пропал.

— Если ты ищешь пистолет своего брата, то он у меня, — говорит мне Фертилити. — Самолет обязательно должен быть угнан, даже если мне придется угнать его самой.

Я говорю: он не заряжен. Она это знает.

— Нет, — говорит она, — он заряжен. Я тебе соврала, чтобы ты лишний раз не волновался.

То есть Адам мог в любую минуту меня пристрелить.

Фертилити достает из спортивной сумки блестящую медную урну. Она говорит, обращаясь к девушке за стойкой:

— У меня с собой прах моего брата. У меня не будет проблем, чтобы пронести его на борт?

И девушка говорит: никаких проблем. Урну нельзя просветить рентгеновскими лучами, но ей все равно разрешат взять ее на борт.

Фертилити платит за билеты, и мы направляемся к выходу на посадку. Она вручает мне сумку и говорит:

— Я с ней таскалась последние полчаса, руку уже оттянула. Раз уж ты здесь, сделай что-нибудь полезное.

Ребята из службы безопасности слишком обеспокоены урной и поэтому не особо приглядываются ко мне. Металлическая урна не просвечивается лучами, но никому не охота ее открывать и тем более — шарить там рукой.

Сотрудники службы безопасности, похоже, работают парами. Они здесь повсюду: они смотрят на нас и переговариваются друг с другом по рации. Урна трется о мою ногу сквозь плотную ткань спортивной сумки. Фертилити смотрит на свой билет и на номера выходов на посадку, мимо которых мы с ней идем.

— Ну вот, — говорит она, когда мы доходим до нужного выхода. — Давай мне сумку и двигай отсюда.

Посадку уже объявили, и люди выстроились в очередь перед выходом.

Пассажиры с билетами на ряды с пятидесятого по семьдесят пятый, пройдите, пожалуйста, на посадку.

Кто из этих людей — психованный террорист, угоняющий самолеты, я не знаю.

В вестибюле у нас за спиной пары сотрудников службы безопасности собрались по четверкам и шестеркам.

— Давай сумку, — говорит Фертилити. Она хватается за ручку и пытается выдернуть у меня сумку.

Я не понимаю, зачем ей везти с собой прах Тревора.

— Отдай.

Пассажиры с билетами на ряды с тридцатого по сорок девятый, пройдите, пожалуйста, на посадку.

Сотрудники службы безопасности уже направляются в нашу сторону. У всех расстегнуты кобуры, все держат руки на пистолетах.

И тут до меня доходит. Где пистолет Адама.

Он там, в урне, говорю я и пытаюсь отнять у Фертилити сумку.

Пассажиры с билетами на ряды с десятого по двадцать девятый, пройдите, пожалуйста, на посадку.

У сумки отрывается ручка, и урна с глухим звуком падает на пол с ковровым покрытием. Мы с Фертилити бросаемся к ней.

Фертилити хочет угнать самолет.

— Кто-то должен его угнать, — говорит она. — Это судьба.

Мы одновременно хватаемся за урну.

Пассажиры с билетами на ряды с первого по девятый, пройдите, пожалуйста, на посадку.

Я говорю: здесь никто не умрет.

Заканчивается посадка на рейс № 2039.

— Этот самолет должен разбиться в Австралии, — говорит Фертилити. — Я никогда не ошибаюсь.

Кто-то из службы безопасности кричит:

— Стоять!

Повторяю: заканчивается посадка на рейс № 2039.

Нас уже окружили со всех сторон, и тут с урны срывается крышка. Прах Тревора Холлиса разлетается серым облаком. Прах к праху, пыль к пыли. Пыль летит всем в глаза. Забивается в легкие. Облако пыли — прах Тревора Холлиса. Пистолет Адама падает на ковер.

Раньше Фертилити, раньше ребят из службы безопасности, пока самолет не отъехал от посадочного рукава, я хватаю пистолет. Я хватаю Фертилити. Хорошо, хорошо, пусть все будет так, как она говорит, шепчу я ей, держа пистолет у ее головы.

Я пячусь к выходу.

Я кричу: всем стоять.

Я приостанавливаюсь, чтобы стюардесса на выходе, проверяющая билеты, оторвала корешок от билета Фертилити, и указываю кивком на открытую урну и на прах Тревора, рассыпанный по всему залу.

Я говорю: может быть, кто-нибудь это все соберет и отдаст этой женщине. Это ее брат.

Ребята из службы безопасности стоят в напряжении, целясь мне в лоб, пока стюардесса, проверяющая билеты, собирает как может прах Тревора обратно в урну и отдает урну Фертилити.

— Спасибо, — говорит Фертилити. — Мне так неудобно.

Мы садимся на самолет, говорю я, и мы взлетаем.

Я пячусь к выходу. Интересно, а кто же там, на борту, настоящий угонщик.

Когда я спрашиваю Фертилити, она смеется.

Когда я спрашиваю: почему ты смеешься, она говорит:

— Вот ирония судьбы. Ты очень скоро поймешь, кто угонщик.