— Он это на ходу придумал? — спросил Чарли.

— Я намерен избрать второй путь, — сказал Мейфилд. — Я человек созидательный и первым делом поработаю над чувством цели. Напомню себе, откуда я родом, а то разнежился от сытой жизни. И лучшее тому доказательство то, как легко вы забираете у меня все самое ценное.

— Хочет сказать, что он не трус и не мямля, а просто лентяй, — заметил Чарли.

— И что убить пятерых и ограбить — это легко, — добавил я.

— Мужик путает зеленое с кислым.

Мейфилд тем временем продолжил:

— Смею надеяться, господа, на вашу помощь и открыто прошу выдать денег на дорожные расходы. Я немедленно отправлюсь в ваш родной город Орегон и там свершу расправу над мерзавцем Джеймсом Робинсоном.

Едва он произнес имя обладателя серповидного ножа, как в голове у меня и брата одновременно родилась одна и та же злая мысль.

— Только не говори, что Робинсону конец, — попросил Чарли.

— Было бы уж чересчур печально, — добавил я.

— Вы защищаете приятеля-грабителя? — возмутился Мейфилд. — После того как обошлись со мной! С вашей стороны было бы справедливо и единственно верно помочь мне. Вы забрали у меня все заработанное богатство, так облегчите душу хотя бы частично, оставив всего лишь малую долю моего состояния.

Только самоуверенная речь и спасла Мейфилда. Мы с Чарли порешили: выдадим сотню долларов — как раз хватит доехать до Орегона. Там Мейфилд и застрянет. Начнет спрашивать о Робинсоне, и первый же встречный ответит ему: Робинсон мертв. И тогда Мейфилд сообразит, как жестоко над ним пошутили. Весь горькой желчью изойдет.

Деньги мы дали Мейфилду в чеканном золоте, изъятом прямиком из его же сейфа, который был укрыт в подвале гостиницы. Глядя в раскрытый зев несгораемого шкафа, хозяин гостиницы произнес:

— Первый раз мне так повезло: набить сейф золотом и облигациями… Ведь никому больше удача так не улыбалась. — Он мрачно и торжественно кивнул. Однако тут же напускная храбрость уступила подлинным чувствам. Мейфилд скуксился, из глаз его брызнули слезы. — Но черт возьми, как тяжело держаться за удачу! — Утирая щеки, он тихо, но искренне и от души ругался. — Я больше не чувствую ее в себе. Совсем-совсем.

Со стороны было жалко смотреть, как Мейфилд затягивает шнурок на кошельке — он будто не мешочек с деньгами в руках держал, а дохлую мышку за хвостик. Мы выпроводили Мейфилда из подвала, и он собрал одежду и седельные сумки. Он явно хотел сказать что-то на прощание, однако слова либо не шли сами по себе, либо Мейфилд счел нас недостойными его речей. Забравшись в седло и коротко кивнув, он посмотрел на нас, словно говоря взглядом: не нравитесь вы мне.

Мы с Чарли вернулись в подвал и перебрали содержимое сейфа. Деля и распихивая по карманам облигации, мы одновременно пересчитывали их. Оказалось, бумажных денег Мейфилд скопил на восемнадцать сотен долларов. Золота же он нахапал столько, что мы не решились брать его с собой: спрятали под пузатой печкой, стоявшей на деревянном поддоне в дальнем углу подвала. Грязная работенка: прежде чем двигать печку, мы сняли металлическую трубу, и нас моментально обсыпало сажей. Однако закончив, я был уверен: ни одна живая душа не догадается искать сокровище так далеко и глубоко. По грубым прикидкам, состояние Мейфилда тянуло на пятнадцать тысяч, и моя доля, самое меньшее, втрое превышала имевшиеся на тот день сбережения. И когда мы с Чарли покидали подвал, поднимаясь по лестнице, меня одновременно посетили два чувства: радость, что я разом обрел такое богатство, и пустота, ведь радость могла быть и посильнее. А то она и вовсе вынужденная, ложная. Так, может, человек и не создан испытывать счастье? Может, его, этого счастья, и на свете-то нет?

Коридоры гостиницы полнились гомонящими шлюхами: девки судачили о том, как Мейфилд весь в крови уехал куда-то, а его трапперы и вовсе пропали. Заметив шлюху, развлекавшую Чарли — зеленушность у нее на лице спала совсем ненамного, — я отвел ее в сторону и спросил, где бухгалтерша.

— Ее к доктору повезли.

— Она жива?

— Скорее всего. Ее постоянно к доктору возят.

— Когда она вернется, передай ей вот это.

Я сунул в ладонь шлюхе сто долларов.

— Господи Иисусе! — уставилась она на деньги.

— Через две недели я вернусь и проверю: если бухгалтерша не получит деньги, то взыщу с тебя. Ясно?

— Мистер, что я вам сделала? Стою себе в коридоре…

— Это тебе.

Я подсунул шлюхе двойной орел.

Положив монету в карман, девка посмотрела вслед уходящему по коридору Чарли.

— Полагаю, ваш брат мне бы сотню не отвалил?

— Нет, не думаю.

— Значит, у вас в крови романтики больше?

— Кровь у нас одна и та же. Просто используем мы ее по-разному.

Развернувшись, я пошел прочь. Не успел сделать и пяти шагов, как шлюха окликнула меня:

— Чем она заслужила этакие деньжищи?

Остановившись и подумав, я ответил:

— Она красива и добра ко мне.

Надо было видеть лицо этой шлюхи: бедняжка не знала, что и подумать. Ничего не сказав, она бросилась к себе в комнату, захлопнула дверь и дважды очень громко вскрикнула.