– Не считая раннего Хальса, мне бы хотелось увидеть картины, на которых нарисованы корабли, лодки, море. Я люблю странствия, и хотя не сделал военной карьеры, в душе я определенно морской офицер.

– Это очень хорошее предложение! Нам придется подняться в зимний сад – там мы непременно найдем то, что вам понравится. Я тоже люблю пейзажи с водой и кораблями. Наследственность, знаете ли!

Глава седьмая

Счастье – скверная подруга

С долговечностью «на ВЫ»,

И предательство в потугах

Рядом с ним всегда, увы.

1

В зимнем саду, сооруженном в застекленной галерее на третьем этаже, висели полотна Яна ван Гойена. Этот художник был, несомненно, большим романтиком, которого наверняка манили морские просторы. Возможно, он родился моряком, а стал маринистом с нерастраченной мечтой к путешествиям по морям и океанам. – Он вырос в бедной семье сапожника и умер в долгах в тысяча шестьсот пятьдесят шестом, – рассказывала Анна Белль. – Гойену временами было не на что жить, он голодал. Часть из этих картин дедушка Геррит купил у потомков его современников, которым художник их просто дарил в благодарность за обед или расплачивался за долги. Чтобы найти средства, Гойен пытался заниматься всякими коммерческими делами, даже торговал тюльпанами… Я люблю его работы. В них очень мало цвета, но именно это придает его картинам такую глубину, драматизм и очарование. Ведь правда? Действительно, на полотнах Гойена, в его речных и морских пейзажах, вместе с парусными судами была нарисована… печаль. Так он выражал гнет своего тяжелого существования на земле в скупой и безрадостной, но в гениальной и неповторимой манере живописи. – Все нарисовано в сумерках, в пасмурную погоду. Это климат нашей Северной Европы. Мне тоже нравятся эти картины, – подтвердил граф Шувалов.

Здесь же, на стенах зимнего сада, под прозрачным куполом бельведера находились еще несколько работ Абрахама Виллартса, Яна Парселиса, Абрахама Сторка и Симона де Флигера.

– Потрясающая живопись! – выразил свое впечатление граф. – Я сам ощущаю себя в море.

– Вы не боитесь штормов? – вдруг спросила Анна Белль.

Андрей Петрович задумался над ответом.

– Неверно будет сказать, что это не страшно, – сознался граф. – В моей жизни был очень неприятный момент, когда я стоял на мостике в шторм, привязавшись канатом, чтобы не свалиться за борт. Паруса рвались в порывах ветра, все гудело и трещало так, будто вот-вот сломается. Мачты раскачивались в разные стороны. А главное – волны. Когда они накатывали прямо на нос корабля, создавалось впечатление, что он улетает куда-то в пропасть, опускается под огромную массу воды, которая падает сверху, норовя раздавить палубу… Но в следующую секунду нос вновь поднимается вертикально вверх, чтобы опять провалиться с брызгами и стоном в морскую бездну…

– Пойдемте, я покажу вам еще одну картину. Мне, кажется, она передает ваши ощущения, Андрей Петрович.

Они подошли к грандиозному полотну художника Питера Мюлира Старшего.

Картина называлась «Голландский корабль в сильный ветер у скалистого берега (1640 год)». Желтое вспенившееся море взбудоражено налетевшим с берега ураганным ветром, обреченный флейт накренился к самой воде под беспощадным натиском стихии, рискуя в любую минуту разбиться о скалы и затонуть…

– Ему надо срочно разворачиваться и уходить в море! – с тревогой в голосе сказал граф. – Самое печальное, если у корабля поломан руль, который мог зацепиться о скалы… Похоже, что так. Иначе он не стал бы поворачиваться боком к ветру! Несомненно сломан руль… Очень тревожно смотреть на эту картину. Надо запомнить имя художника…

Питер Мюлир Старший. «Голландский корабль в сильный ветер у скалистого берега»

– Питер Мюлир Старший, – повторила Анна Белль.

Шедевр Мюлира произвел на обоих странное впечатление. Раньше, когда Анна Белль сама разглядывала это полотно, ничего, кроме восторга от мастерства художника, оно не вызывало. Теперь же, после реплики Шувалова, появилось давящее ощущение страха и тревожного ожидания какой-то неминуемой беды.

Они вернулись в библиотеку, но все эти эмоции, словно морская волна, хлынули за ними. В библиотеке Андрей Петрович посмотрел в глаза Анне Белль и понял, что они все еще думают об одном и том же… Об этой картине или о несчастной судьбе?..

– Какая-то сила исходит от нее, вам не кажется, Анна Белль?

– Честно сказать, я это ощутила только сегодня. Не могу понять, в чем дело. До вашего рассказа о том, что кораблю на картине не выбраться из шторма и он обязательно утонет, картина ничего не излучала. А теперь вдруг это началось… Я постараюсь во всем разобраться, и если найду объяснение, обязательно поделюсь.

– Анна Белль, это уже второе обещание, – напомнил граф. – Помните, вы собирались рассказать о тех девочках-ангелочках и красном черте на площади?

– Можете мне сейчас не верить, но все эти истории и картина связаны между собой! – загадочно произнесла Анна Белль. – Я разберусь, обещаю вам.

Шувалов недоумевающе посмотрел на девушку, но больше вопросов не задавал.

Обстановку разрядило появление Геррита Браамкампа. Он пригласил гостя в столовую, где накрыли сладкий стол.

– У вас удивительная коллекция! – похвалил граф Шувалов, когда все расселись. – Я просто сражен увиденным!

– Спасибо. Мне всегда приятно, когда так отзываются о моих детях. У меня их больше двух тысяч! – заулыбался Геррит.

– Но еще сильнее я восхищен вашей внучатой племянницей, господин Браамкамп! Это была самая лучшая экскурсия в моей жизни. Вы передали Анне Белль свои знания и любовь к искусству.

– Возможно, в этом была моя миссия на Земле… – произнес Геррит, и слезы навернулись ему на глаза. Чувствовалось, что болезнь прочно сидела у него внутри, отчего коллекционер стал особенно сентиментальным.

– Чем могу служить, граф? – спросил Шувалов.

– О моем желании, ваше сиятельство, Анна Белль уже рассказала.