— Ваше превосходительство, это не она, это княгиня.

Зеленый замолчал, внимательно вгляделся в женщину и извинился, сказав, что принял ее за другую.

— Вы очень похожа на… — и он отпустил длинное ругательство.

Такого рода ошибки происходили у него каждый день. Его это не волновало, и иногда он сам пересказывал эти истории, говоря при этом:

— У меня тяжелая работа, но что поделать. Взяв дьявола в лодку, надо доставить его на другой берег.

Однажды на бульваре на скамью, где отдыхал Зеленый, сел какой- то господин, как потом оказалось, приезжий из Ялты, придворный.

— Как вы смеете садиться на мою скамью? — сердито крикнул Зеленый.

— А почему нет? — добродушно спросил незнакомец.

— Разве вы не знаете, кто я?

— А разве это интересно?

— Я Зеленый, градоначальник.

— Напрасно, — сказал незнакомец. — В градоначальники следует назначать уже зрелых, а не зеленых администраторов.

И вот такой незрелый Зеленый пробыл на своем посту главы большого города более десяти лет. Неоднократно на него жаловались лично Государю, но Зеленый был в фаворе, его даже другим ставили в пример. Ну что ж, каков хозяин, таков и слуга. Но самое странное, что этого бессмысленного ненормального человека после его ухода вспоминали в городе с симпатией и даже какой-то ностальгией. Остается предположить, что преемники его превосходили его.

— Как он насчет взяток? — спросил я одного немолодого и все знающего еврея.

— Боже сохрани! Честнейший из честных. Но полиция в его время брала больше, чем когда-либо. Так всегда и бывает, — добавил он. — Тех, кто кричит, полиция и мошенники не боятся. Кричащие ужасны только для хороших людей.

В то время, когда Зеленый и я служили в Обществе пароходства и торговли, у нас возникла однажды некая спорная ситуация, превратившаяся в довольно неприятную историю. В ведомство морского транспорта входило зачисление на работу капитанов и их помощников, заведовал этим Зеленый, и права вмешиваться в эти дела я не имел. Но как-то раз один из помощников капитана небольшой шхуны повел себя так бестактно и грубо, что в порту начались волнения, и дело чуть не кончилось погромом. Я вмешался, немедленно сместил его и отправил в Одессу простым пассажиром за его собственный счет. Наши прогрессивные круги позже произносили имя этого сумасшедшего помощника капитана с громадным уважением. Это был лейтенант Шмидт 29*! Его имени нельзя не помнить: во время восстания в Севастополе в 1905 году оно повторялось постоянно: «Морским флотом командует лейтенант Шмидт!»

Насколько я помню, погромы начались при Александре III, но только при Николае II они сделались неотложной принадлежностью русской цивилизации. Разносторонним версиям либеральной печати, что погромы создаются самой администрацией, я не верил и не верю, невзирая даже на постыдное дело Бейлиса 30*. Погромы имели место потому, что власть, несмотря на ее суровость, изо дня в день становилась беспомощнее, уже страдала зачатками паралича и не была в силах сдерживать природные грабительские инстинкты толпы. Грабить помещиков и буржуев еще не дерзали и начали с евреев, потому что они были слабые и беззащитные. Впоследствии, видя, что это безнаказанно сходит с рук, перешли и к достижениям великой русской революции, к повальному грабежу и смертоубийству.

Ненависть к евреям, о которой толкуют наши квасные патриоты, не была причиной еврейских погромов, а только служила предлогом. Не народ ненавидит евреев, а только полукультурные псевдопатриоты. Народ евреев не ненавидел, а только презирал, как он презирал вообще всех, кто не он, — «армяшек», «немчуру», «французиков», «полячка», «грекосов», может быть, немного больше, чем других, в силу, повторяю, их забитости. Теперь дело другое. После той роли, которую евреи играли в революции, причины возможных погромов в будущем будут другими и последствия будут более ужасными 31*.

Не помню, именно в каком году на погромы пошла особенная полоса. Имели они место повсюду, и даже в таких городишках, в которых евреев почти не было. Конечно, ожидали погромов и в Ростове-на-Дону. Чтобы спасти свою собственность, евреи отправили ее «в плавание». Собственность совершала вояжи между каким-то удаленным портом и Ростовом и совершила их немало. Наша компания бесплатно дала бедным евреям нуждавшиеся в починке пароходы, их нагрузили всяким скарбом, и мы отвели их на середину реки, оставив на время там, в ожидании, пока погром не пройдет. Но проходили недели и недели, а погромов все нет.

— Даже ждать надоело, — сказал мне старый еврей. — Хоть бы Бог скорей этот погром послал — по крайней мере, кончено будет.

Наконец успокоились. Прибывших из Новочеркасска для подавления ожидаемых беспорядков казаков отправили обратно. Евреи разобрали имущество по домам и снова начали спокойно торговать на базарах. Но какому-то покупателю не приглянулась купленная селедка, и он швырнул ее обратно еврейке-торговке. Та подняла гвалт, будто ее режут. Мужик начал ругаться, товарки еврейки визжать, зрители вмешались, мальчишки помчались во все стороны, вопя «наши бьют евреев», народ сбежался — и погром был готов 32*.

Как водится в таких случаях, сперва разрезали и растерзали бывшие в лавках перины и пуховики, и пух, как хлопья снега, стал носиться в воздухе и покрывать землю. Потом толпа с гиком начала разрушать дощатые лавчонки, уничтожать их содержимое. А потом, войдя во вкус, — уже не уничтожать, а форменным образом грабить лавки и магазины — и не только евреев, но попутно и своих, русских. Разница состояла лишь в том, что в еврейских лавках били и стекла, а в русских они кое-где уцелели. Спустя несколько часов подоспели и жители соседних сел, уже с повозками, и добро начали уносить не на руках, а увозить возами. В близлежащих улицах образовалось нечто вроде биржи. Степенные на вид граждане покупали по дешевым ценам у грабителей стянутые вещи. Дамы — кусками кружево и материи, кавалеры — часы, ценные вещи, мещане — предметы домашнего обихода, народ — сапоги и пиджаки. Перешучивались, хвастали покупками, смеялись. Было весело и оживленно, как на заправской ярмарке. И все были довольны — и покупатели, и продавцы.