— А ты что, не читал Екклесиаста? Что было, то будет, и нет ничего нового под солнцем.

— Меня он как-то не интересовал. Да и времени было не ахти как много, чтобы расходовать его на всякую чепуху.

— А бунтовать ладью? А порочить Перевозчика и Канцлера? А разгонять мою стражу? А осквернять врата Ужаса?

— Мы — люди, — сказал Выливаха.

Смерть улыбнулась.

— Много ты теперь потрафишь со своим человечеством… Ну, а как тебе твоя соседка? Видишь, я умышленно не хотела тебе мешать. Сама добиралась до места.

В нахальных и веселых глазах Выливахи вдруг появилось страшное презрение.

— До сих пор я думал, что издеваться может только жизнь. И это было единственным оправданием того, что ты существуешь, Смерть.

— Как видишь, могу и я.

— Вижу. И потому вспоминаю жизнь с еще большей нежностью. Хватит. Говори, куда идти?

Смерть указала глазницами на дверь за паутиною.

— Арахна, — позвала она.

Паук пошевелился и начал опускаться ниже.

— Она выпьет из тебя жизнь и память. Не бойся, это быстро.

— Когда это я чего боялся?.. Только… я бы на твоем месте обновил хозяйство. Паука оставил бы для властителей, сосущих кровь из народа и ратующих за старину. А для бедных людей сделал бы молот и подвел бы к нему лотком воду, как на мельнице. Им столько раз в жизни приходилось подставлять свою голову под обух… Ну, прощай!

— Погоди, — сказала Смерть. — Ты и теперь хотел бы жить? Зная, что тебя ожидает? Получив махонькую отсрочку?

— Даже на дыбе, — сказал Выливаха. — Везде, где нет тебя.

Смерть скорбно склонила голову, но сразу же вскинула ее так, что клацнули зубы.

— Хорошо! Странный ты! Ты игрок, но тебе нужны рабыни. Так, может быть, сыграешь партию в шахматы с величайшей властительницей мирозданья, игрок? Ставка — жизнь.

Выливаха пожал плечами.

— Отчего же, давай.

— Хочешь, я дам тебе визиря фору?

— Чтоб после говорили, что я воспользовался слабостью?

Доска лежала между ними. Гервасий взял за белый шлем маленького, но невероятно тяжелого латника и открыл дорогу своему визирю… Арахна с любопытством дышала над головой… И вдруг Смерть засмеялась.

— Ты снова попался, белорус…

— Почему? Я знаю: ты никогда не проигрываешь.

— Так зачем сел, глупый рогачевец, слабенький человечишка?

— Какая ты порой жалкая. Нич-чего не смылишь. Я — человек. Я — игрок. Неужели ты полагаешь, что я, даже когда на меня напали б впятером, неужели я хоть на миг задумался: употребить мне зубы или нет?

— Смо-отри, — сказала Смерть.

За каких-то двадцать минут она пробила брешь в обороне Гервасия, взломала ее и ринулась уничтожать разбросанные, беспорядочные островки отчаянного сопротивления.

И тут Выливаха увидел, какой нечеловеческий ум играет им, какая рассчитанная на сто ходов вперед предусмотрительность связывает его по рукам и ногам, как никому, никогда не удастся выиграть у этого высшего и холодного существа.

Латники его шли вперед и гибли один за другим. Правый фланг костяного белого войска прогибался под неистовым напором черных так неуклонно, неотвратимо, как неотвратимо погружаются в трясину колени человека, взявшего непосильный груз.

С мужеством отчаяния визирь Выливахи бросился вперед, смял вражеского латника, выходившего на линию "визиров трон", сокрушил боевого слона и сразу же заметался меж двумя ладьями Смерти.

Гуляй-города на спинах ладей хищно скалили зубцы.

Визирь поверг еще одного латника и сложил голову, осажденный черным воинством.

И тогда рука Смерти протянулась и сняла с головы короля белых корону.

— Аминь, — сказала она.

— Я могу гордиться, — сказал Выливаха. — Не всякий играет со Смертью.

— Ты неплохо дрался. Смотри, почти час. На других достаточно и десяти минут.

— Ничего удивительного. Это была самая волнующая партия в моей жизни.

— Все кончено, бунтарь. Стражник, введи остальных.

В комнату вошли все гребцы с ладьи. Во главе их стояла девушка, а замыкал шествие — Перевозчик.

— Вот, — сказала Смерть. — Он много брал на себя. Хотел играть со мною. Смотрите на его унижение, смерды.

— Проиграть не унижение, — сказала Березка. — Унизительно — смеяться над тем, кто мужественно проиграл.

Она смотрела прямо в глазницы Смерти.

— Много ты понимаешь, глупая курочка, — сказала Смерть. — Много ты понимаешь, слабенькая ципа.

Встретилась глазами с Выливахой и запахнула на груди плащ, прикрыла им свои старые желтые кости. И только тогда Выливаха понял, что перед ним тоже женщина, с ненавистью к счастливым и завистью к ним.