Шрифт:
На обогатительной фабрике порода отбиралась вручную. Подошли к начальнику смены, мужчине лет за шестьдесят. Иван Владимирович, видимо, хорошо знал его.
— Здорово, Макарыч! — крикнул ему еще издали. Тот ответил легким прикосновением к фуражке.
— Как дела?
— Как сажа бела, — ответил тот. — Маемся вот… — Он кивнул в сторону транспортеров. — Понагнали этих, а они не шибко стараются: глаз да глаз надо, а то враз порода пойдет. Наши-то совестливые, даже ребятишки стараются.
Федор понял, что речь идет о расконвоированных.
— А в чем их нерадивость проявляется? — спросил Федор.
— Настоящий горняк свою марку держит: чистый уголь — его гордость, — сказал Макарыч. — А сейчас своих-то осталось вовсе ничего. Вот и приходится глядеть, а когда и поскандалить.
— Надо, — поддержал его Иван Владимирович.
Перед отъездом зашли к начальнику разреза.
— Познакомились? — спросил он.
— В общих чертах, — ответил Федор. — Хотел спросить вас: какие поломки бывают чаще всего?
— Разные, — ответил начальник. — Больше всего подводит подача угля на погрузку. Заметили, как растянуты у нас транспортерные линии?
— Заметил.
— На каждой такой линии по четыре-пять транспортеров. Полбеды, если остановится начальный, его видно. А если забарахлит где-то в середине? Об этом мы от погрузки узнаем: звонят, спрашивают, почему уголь не подаем? А мы грузим. Откуда нам знать?
— А причины таких остановок выявляются?
— Конечно. Самая серьезная авария, когда электрооборудование летит. Ремонтировать его долго. Часто ленты рвутся. Пустить их легче, но все равно трата времени, да и вагоны задерживаем. Ну, и дисциплинка…
— Расконвоированных у вас много?
— Не сказал бы, человек семьдесят наберется.
— А работают как?
— Есть всякие. Некоторые не хуже наших. Таких, конечно, немного, — сказал начальник. — А есть и лентяи.
Федор понимал, что слабая дисциплина среди расконвоированных — это неизбежная издержка в сложившихся обстоятельствах. На это следует указать руководству колонии, у них-то меры воздействия есть.
На Западном разрезе ничего нового для себя Федор не увидел. И только собрались уезжать, начальнику разреза позвонили из треста. По его лицу было видно, что произошел неприятный разговор.
— Час от часу не легче! — положил трубку начальник. — С дороги звонили: кто-то оборвал воздушные шланги у состава под погрузкой. Просят разобраться…
— Как оборвали? — спросил Федор.
— Не знаю, — ответил тот. — В прошлом месяце такое уже было: нам подали под погрузку кольцовку, а у меня угля мало. Решили половину состава поставить на Южный. Когда отцепляли вагоны, сцепщик забыл воздушные рукава разъединить. Вот и порвали…
— Но сейчас-то состав загружался полностью, — ухватился Федор.
— Понять не могу, что там произошло, — пожал плечами начальник.
— Где сейчас состав?
— Под нашей эстакадой.
— Попытаемся-ка быстрее доехать туда. Может быть, состав еще не отправлен, — предложил Федор.
— Я знаю, что не отправлен, — сказал начальник.
— Тогда поторопимся, — распорядился Федор.
Начальник молча поднялся.
Угольный маршрут стоял под погрузочной эстакадой. Возле состава Федор со спутниками встретили мастера вагонного участка с дороги.
— Когда отправят состав? — спросил начальник разреза. — Мы же остановились.
— Пойдемте, узнаем, — ответил тот. — А за остановку отвечайте сами.
Скоро отыскали слесаря, который устранял неисправность.
— Где оторванные рукава? — спросил Федор.
— Они не оторваны, а отрезаны, — сердито отозвался пожилой рабочий. — Вон валяются…
Возле вагона лежал коротенький кусочек мягкого шланга с соединительной муфтой. Федор поднял его. Сомнения не было: порез свежий.
— А где сам рукав? — продолжал Федор.
— Не было. Утащили, наверное.
— Да кому он нужен? И кто бы это мог сделать? — невольно вырвалось у Федора.
— Сволочь какая-то, — ответил слесарь. — Башку оторвать надо за такие шутки. — И обратился к своему мастеру: — Все. Можно отправлять.
Вечером Федор встретился с Евсеевым. По производству он ничего существенного сказать ему не мог, но обратил внимание на жалобы в адрес расконвоированных. И еще положил перед ним огрызок воздушного шланга, который прихватил с собой.