Серена мимоходом поймала слова про «друга мунка» и отложила в памяти.

– У тебя, Владетель, обоняние потоньше, чем у моего брата Артханга.

– Он свыкся и притерпелся, а я не собираюсь.

– Ишь какой нежный, – пробурчал молодой кхонд. Он снова поспел только к концу драки, хотя, на его взгляд, абсолютно бестолковой, и этим огорчался.

– С чего это тебя так это заботит, Владетель?

– Так полгода около себя держать, не шутка. А то и поболее: вряд ли Мартину будет с руки тебя назад забирать.

– По-моему, это вам надо, а не мне, – ответила Серена. – Принюхаетесь.

Инсаны в развевающихся тканях, окутывавших тело до пят и руки до самых запястий, невозмутимо смотрели на нее своими глазами, странно темнеющими из-под широких бровей. Лица их сейчас были цвета луны – ночной народ, подумала девушка. Альфарисы вели себя чуть развязней хозяев: тихо переговаривались, оценивающе мерили ее взглядом. Кое у кого впереди на седлах восседали коты – эти молчали и только обжигали двойным алым огнем.

– Мне самому не так и необходимо. Как я говорил твоей уважаемой матери, я хочу уберечь кунга от совершения нечестия. Предлог же для недовольства мною, буде он захочет его иметь, у него окажется еще более веский – я ведь тебя вытребовал и получил раньше законного срока.

Вот почему они шутили о похищении, окончательно сообразила Серена.

– Невесту похищают, если заплатить выкуп нечем, – отозвалась девушка. – Может быть, у тебя не хватает достояния?

– Ты из таких, что целого мира на тебя не хватит, пресветлая госпожа, – ответил он весело.

– Ах, вот, наконец, и лесть, хотя бы и ходульная. А то – «дикая кхондка», «извитое непрокованное железо».

«Раньше я считал, что Мартин слишком крепко оседлал ситуацию, – передавал ей в это время Артханг на языке жестов и запахов. – Чем ближе к обручению, тем под шкурой неуютнее. Но этот дядя и вообще нахал.»

«Думаешь? А если он просто умен и знаток человеческой психики?» – Серена слегка прижала жилку на виске и развела руками, но чтобы инсаны не поняли этот риторический вопрос, продолжила вслух:

– Целого мира – это точно. Я всё более убеждаюсь, что все эти шахзаде из «Тысячи и одной ночи», «Каравана историй» и прочих восточных сказок, которым ты, надеюсь, отыщешь аналог в вашей беллетристике, – попросту злостные неплательщики. Вместо установленного по шариату пытаются откупиться от красавицы геройством и колдовством, выполнив три ее желания.

– Ты их придумала, желания? – спросил Эрбис деловито. – Так скажи.

– Вот сейчас поймаю тебя на слове.

– Только прошу тебя, еще немного погоди. Нам некогда: надо пересечь пограничные блокпосты до того, как встанет солнце. А ты еще и саблями мерилась с моей свитой. Им было трудно состязаться – никто же не смел оказать тебе настоящего сопротивления. Хотя, право, ты поистине госпожа стали – давно я так не радовался душой!

– Мне стыдно, Владетель, что я, сперва согласившись, потом вспылила. Но я… я гордячка; это у меня от природы.

– Вижу. Только помни впредь: любая твоя вспышка родит твою уступку. Ты ведь со мной вовсе не так строптива, как с Мартином Флорианом Первым, хоть у вас двоих было на словах согласие. Пока я потребую от тебя немногого: переоденься нашей дамой высокого ранга и взойди в женское седло. Это облегчит наше дело: все знают, что мы сюда приехали с нашими семьями и уедем с ними.

От Серены не спрашивали согласия и не приняли бы отказа. Это как бы загипнотизировало ее неизбежностью. Переодеться – означало залезть с головой в пышную и разнообразную охапку из полупрозрачной кисеи, что требовало не столько времени, сколько непривычных телесных и душевных усилий.

– Как и запах, красота женщины не должна бить в глаза и сверкать наподобие церковной позолоты. Она – потаенное пламя. В ней должно присутствовать недосказанное, – нравоучительно говорил Эрбис, пока девушка протискивалась в нечто вроде двойной юбки и расправляла ее поверх жестко расшитого блио, накидывала на обтяжной корсаж тунику, а на косы покрывало. Руки, более нежные, чем мужские, помогали ей со спины.

– Говорят, что смысл книги таится в пробелах между словами, между строк и на полях, – продолжал Владетель. – Это ее священная глубина. Душа прекрасной женщины становится видимой, когда ее не затмевает внешний блеск и когда глаз мужчины вынужден проникать через смутные завесы.

– Чудесная философия, но каково вашим дамам жить внутри нее? – спросила Серена.

Подсаживали ее в седло альфариса (сама бы не сумела из-за чертовой фасонной юбки) те же маленькие, ласковые, но крепкие пальцы, и ей хотелось их «озвучить».

– Представляю, что будет, если моего братика просветить сквозь мех и толстенную шкуру до самой печенки, – продолжала она. – Боюсь, ему это не понравится. Может статься, лучше научить других отворачиваться от тебя?

– Мне пойти с тобой, сестренка? – спохватился Артханг.