Шрифт:
Я – Джонатан Фкайф, и твердо знаю, что не отдам Земле ни одного своего ребенка. Покуда это в моих силах.
– Скажи мне, благородный доктор, а под контролем какого государства находилась инфонить до обрыва?
Сильва непонимающе смотрит на меня.
– Ну кто, кто был главным на Земле, когда с Фиама последний раз увозили призывников?
– Помилуй, Фкайф, пятнадцать лет прошло… Тихоокеанская Дирекция?.. Нет? Союз Пяти? Нет, не вспомню…
– Хорошо, – говорю я. – А сейчас? Ты же смотришь земные новости, правда?
Сильва морщит лоб, что-то разглядывает в чашке.
– Знаешь, не слишком. Точнее смотрю, но как-то одним глазом. Нет времени.
– А кто возглавил мятежные миры? – настаиваю я. – Какие планеты присоединились к мятежникам? В чем была суть конфликта?
– Фкайф, не морочь мне голову! – начинает сердиться Сильва. – Мы говорили о детях, а ты меня спрашиваешь о какой-то войне!
– А разве война и дети – не связанные понятия?
Сильва разводит руками и смотрит на меня немножко по-другому. Мой чай совсем остыл.
4
Ночью из болота выбрались юркие пухлые ящерки длиной в локоть и попытались укатить банку консервированной клонины.
Я улыбаюсь восходящему солнцу и с упоением вгрызаюсь в дар фиамской природы – душистое жесткое мясо, поджаренное на прутике. Лапки с прозрачными сизыми перепонками хрустят на зубах.
Это будет сегодня, говорю я солнцу. Сегодня, наконец, я сверну пространство.
У меня глаза сумасшедшего. У меня борода по пояс. Я не брился восемь лет, боясь отпугнуть удачу. В контейнере на тумбочке меня дожидается Лодеболь. Профессор мается старческой бессонницей. Он такой же псих, как и я.
Между ним и мной – натянутая нить. От лаборатории Лодеболя уходит под малым углом в землю и через несколько сот километров выныривает из болота и втыкается в мой контейнер. Инфонити всё равно, сквозь что ее продергивают. Тысячи новостных каналов Фиама, Земли, десятков других миров вливаются в мою субкварочку. Миллионы случайных документов, миллиарды случайных изображений. Тоннель надо поддерживать.
А я сижу на острове имени самого себя и день за днем, месяц за месяцем, год за годом пытаюсь подобрать отмычку, которая позволит моим формулам превратиться в реальность.
Случайность интерферирует со случайностью, любит говорить Лодеболь.
– Ну что, профессор? – спрашиваю я, входя в душное нутро контейнера.
Я чувствую себя здесь всё в большей тесноте. Дело не только в том, что я заматерел, оброс мышцами и слоем жира. Мне душно. Я хочу на свободу. Я не готов сидеть на болотной кочке до конца своих дней.
– Скинь мне установки, – говорит Лодеболь.
– Плохая примета, – отвечаю я. – Только после эксперимента.
Такой уж выработался ритуал. Если эксперимент удастся, я вряд ли смогу сразу сообщить ему текущие настройки обратного сигнала. И у Техно бывают глупые шутки.
Моя работа проста – нажать на кнопку, дальше всё случится само. На это «само» я потратил первые три года на острове, зато теперь моя работа – нажать на кнопку.
Иногда инфонить рвется сразу – хлопком. То, что находится в тоннеле, вываливается в реальный мир и вступает в реакцию с уже находящимся там веществом. Чтобы не наделать лишнего шума, мы гоняем через тоннель нейтроны, максимум – молекулы водорода.
Иногда она скручивается от меня к профессору, будто стрелка едет по чулкам. Бывает, что нам кажется, будто с нитью ничего не случилось, но секунды спустя она тает и исчезает.
– Готовность? Запись? Поехали.
Новый набор настроек – это как новая мелодия. Волшебная флейта откроет скалу, если знать мотивчик.
Конечно, мое положение на острове немного сродни технократическому, интеллектуальному рабству. Я – невидимка, меня нет. Никто на Фиаме вовек не вспомнит о моем существовании. Но это не мешает мне работать с Лодеболем, день за днём подбираясь к разгадке.
Лодеболь хитро подмигивает мне, и я вдавливаю кнопку.
Окно, в котором кривлялся профессор, меркнет – так происходит всегда: сначала рвется инфонить, а потом уже компьютер ловит связь с Лодеболем через спутник.
Видимо, сегодня спутник уснул. Я смотрю в черное окно и тихо считаю про себя. Раз… Два…
Открываю настройки журнала, смотрю график активности инфонити.
Девяносто… Девяносто один…
С нитью ничего не случилось. Мощный поток информации валится из ниоткуда на мой компьютер. Большую часть информации расшифровать невозможно, для этого нужна обратная связь, а назад в инфонить не уходит ничего. Я перешел в режим молчания.
Зато слышны все источники одностороннего вещания. Я перебираю каналы. Натыкаюсь на джаз. Когда-то давно в Йоханнесбурге я засыпал под эту музыку…