— Одну из отцовских картин я повесил в своем новом кабинете. Эсполин Юнсон [32] . В детстве это была моя первая встреча с искусством, — прибавил он.

— Я ее помню. Первое, что я тогда заметила… — Она замолчала, словно не решалась что-то сказать.

После обеда, когда многие уже ушли, они решили закончить вечер в баре. Когда Турстейн отошел от столика, Горм спросил у Илсе, что ему следует сделать, чтобы показать ей, как высоко он ценит ее заслуги.

— Я ведь уже получила тот гонорар, какой хотела, — ответила она, глядя ему в глаза.

И он почувствовал, что превосходство на ее стороне. Объяснить этого он не мог.

Помолчав, она закурила сигарету и посмотрела на него сквозь кольца дыма.

— Однако кое-что мне хотелось бы у вас попросить, раз уж вы сами заговорили об этом.

— И что же это?

— Мне бы хотелось, чтобы вы разрешили мне провести выходные в вашем доме в Индрефьорде. Если вы не против, конечно.

Горм не был уверен, что ему удалось скрыть удивление.

— Вы можете получить ключи в любую минуту. Для дома это только полезно. Я хочу сказать… моя мать никогда не ездит туда. Да и остальные члены семьи тоже. Только я.

Она кивнула.

— Ведь он там…

— Я знаю, — сказала она.

Илсе позвонила уже на следующий день и сказала, что хотела бы поехать в Инд ре фьорд в ближайшие выходные. Они договорились, что она заедет в контору за ключами.

Приехав, она первым делом обратила внимание на то, как он повесил картину Руфи. Повернувшись к нему спиной, она склонила голову набок.

— Со своего места за столом вы можете смотреть на нее, когда захотите, но все, кто приходит сюда, видят картину, только повернувшись, чтобы уйти. Это сделано сознательно?

— Чтобы я всегда ее видел? Да.

— Не знаю, почему, но в этом есть что-то вызывающее, — задумчиво сказала она. Потом вдруг резко обернулась и посмотрела на него.

— Пожалуйста, подойдите сюда и встаньте рядом с картиной, — скомандовала Илсе.

Он неуверенно рассмеялся.

— Зачем?

— Идите сюда!

Он неохотно подошел к ней и позволил поставить себя рядом с картиной.

— Мне бы следовало работать в уголовной полиции, — сказала она.

— Может быть. Ну, а дальше?

— Вы знаете, что у далматинца ваши глаза?

Горм повернулся к картине и встретился с зелеными глазами.

— Я согласен, что у собаки человеческие глаза, но мои?.. — пробормотал он.

— То же самое выражение.

— Я польщен, что от вас не укрылось, что у меня собачье выражение глаз, — сухо сказал он и протянул ей ключи от дома в Индрефьорде.

— Спасибо. Дело не в собачьем выражении. Я не хотела вас обидеть.

— Ну и прекрасно! — сказал он и невольно взглянул на картину.

Потом подумал, что, наверное, нужно посвятить ее в некоторые практические вещи, с которыми она столкнется в Индрефьорде. Например, что насос качает воду медленнее, чем хочется, и что растапливать камин надо осторожно, иначе он начнет дымить.

— Вы бывали там раньше? — спросил он по наитию.

— Да, несколько раз. Он давал мне ключи. Он был такой великодушный!

Заметив, что она задержала дыхание, прежде чем ответить ему, он сразу все понял. Отец и Илсе Берг! А не подумал ли он об этом еще в тот раз, когда она давным-давно подавала им кофе в конторе? Но тогда он отбросил эту мысль как недостойную.

— Вы хорошо его знали? — спросил он, не глядя на нее.

— Нет! — быстро ответила она, даже слишком быстро.

Если б она сказала, что его вопрос неуместен или еще что-нибудь в этом роде, это прозвучало бы более убедительно, чем ее короткое «нет». Горм безуспешно пытался поймать ее взгляд.

— Однажды я видела вас там, — медленно сказала она и посмотрела на него.

— Правда?

— Я бросила якорь в бухте за вашим домом, конечно, нарушив право частного владения.

— Велика важность! Почему же вы не вошли в дом?

— Потому что вы сидели на скале перед домом и, по-моему, плакали.