— О природе. Об отпуске. Мы много играли. Смеялись.

— Смеялись? С отцом? И в какие же игры вы играли? — спросил он.

— Ты спрашиваешь с иронией?

— Нет, с ревностью. Он редко играл со мной. Я его совсем не знал.

— Думаешь, я знала его лучше?

— Боюсь, что так.

Волна, поднятая прошедшим вдали судном, закачала лодку. Мягко зашуршали кранцы. Тела Илсе и Горма подчинились медленному ритму качки, которая вскоре прекратилась.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Не стоит, это уже другая история.

Она вопросительно глянула на него и продолжала:

— Он был очень изобретателен. Вечно что-то придумывал. Когда мы путешествовали, например. Он столько всего знал. О городах, в которых мы бывали. У него был богатый жизненный опыт. Я не уставала восхищаться им. Особенно вначале. И еще он был необыкновенно заботливый. Нежный.

Горму показалось, что она сейчас заплачет. Но она засмеялась. Тихим, кудахтающим смехом. Она была бледна.

На полу валялась заколка для волос. Маленькая пластмассовая ромашка. Не похоже на Илсе Берг. Или как раз похоже?

— Он научил меня всему, что нужно знать о море, о волнах, как вести лодку при зыби, — продолжала она. — Мы ходили на старой… Кстати, где она теперь?

— Продана, — коротко ответил он.

Илсе несколько раз вздохнула, как будто хотела что-то сказать, но передумала.

— Как ты узнала о его смерти? — спросил он через некоторое время.

— Прочитала в местной газете. А ты?

— Получил телеграмму. В сочельник. В Тихом океане.

— Как ты ее воспринял? — тихо спросила она.

— Я ничего не понял. Но почувствовал себя виноватым.

— Ты? Почему?

— Наверно, переоценил его отношение к себе. — Горм жестко рассмеялся. — Ведь я в некотором смысле бежал из дома.

Она долго смотрела на него.

— Я чуть с ума не сошла от чувства вины, — призналась она наконец.

— Из-за того, что отказала ему?

— Да. Тебе знакомо такое чувство? Все словно застопоривается, когда человек, с которым ты чувствовала себя совершенно свободной, вдруг предъявляет на тебя требования? Распоряжается, что тебе делать, кем ты должна стать. И так до конца жизни…

— Нечто похожее бывало, — признался Горм.

Он смотрел в иллюминатор на дальние скалы. Они были почти черные с серыми полосами. Иногда на горизонте мелькали огни пароходов.

— Он не был неудачником. Трудно представить себе, чтобы он мог оказаться отвергнутым, — сказал Горм.

— Да. И я не могу себе представить, чтобы он чувствовал что-нибудь подобное. Но он умел скрывать свои чувства. Был очень ранимый. Только давал мне практические советы, когда я говорила, что мне нужно время для личной жизни. Как, например, в последнее лето… Я сказала ему, что встретила одного человека. «Не слишком спеши», — сказал он. Он никогда не говорил о своих чувствах. И, конечно, я не понимала, что он был очень одинок.

Она хотела улыбнуться, но не смогла.

— Он терпел все мои увлечения. И связи. Никогда не пытался меня контролировать. Я всегда могла вернуться к нему, когда мои увлечения проходили. А они всегда проходили. И тогда он был рядом.

Горм вдруг сообразил, что сидит и с недоверием смотрит на нее. Ведь она говорит о его отце!

— Было в нем и что-то мрачное. Что-то вроде глубоко запрятанного отчаяния. Как будто он жил по чужим правилам. И единственным его протестом против этого была его связь со мной. И самоубийство.

Она помолчала, потом продолжала со слезами в голосе:

— Вечером накануне моего отъезда мы говорили о будущем. Я сказала, что никогда не выйду за него замуж, из-за меня разводиться не следует. Он отнесся к этому спокойно. Пошутил, что я хороший адвокат. Утром я встала и пошла искать его. Он сидел на берегу и смотрел прямо перед собой. Увидев меня, он сделал вид, что все в порядке. Думаю, он тогда уже все решил. И я должна была это понять.

— Никто не мог этого понять, Илсе.

— Тебя ведь там не было, ты не мог помешать…

— Нет, и это моя вина. Наверное, чтобы выдержать жизнь, надо уметь проигрывать, — сказал он и протянул ей руку.

Их глаза встретились.

— Спасибо за этот разговор, — прошептала она. Он думал, что сейчас она заплачет. Она не заплакала.

— Давай прокатимся. К дальнему островку, — предложил он.

— Давай! — Лицо у нее посветлело.