— И для того, и для другого.

— И какого же ответа ты ждешь от меня?

— Правды. Ничего не случится, если я узнаю ее.

— Правда у каждого своя.

— Я хочу услышать твою.

— Ты не имеешь права требовать ее от меня.

— Знаю. Но и такой ответ — тоже ответ, — сказал он, не сводя с нее глаз.

Она улыбнулась. Ее спокойствие раздражало его.

— А ты готов выслушать эту так называемую правду? — спросила она, пустив к потолку струю дыма.

— Думаю, готов, — сказал он и затушил в пепельнице сигарету. Горм слышал собственное дыхание и чувствовал, как у него напряглись мышцы лица, наконец он нашел точку, на которой мог сосредоточить внимание. Впадинку между носом и губой Илсе Берг.

— Это ты помогла ему привязать камень? — спросил он. Тишина стучала в виски. Затем Илсе откашлялась.

— В каком-то смысле, — хрипло сказала она. — Может быть. Во всяком случае это не то, за что я могла бы предстать перед судом.

Теперь ее лицо было бледным. Когда она встала и положила дымящуюся сигарету в пепельницу, Горм подумал, что сейчас она уйдет из комнаты. Взяв свою кепочку, которая лежала на стуле, она медленно вертела ее в руках, с вызовом глядя на него.

— Ты была здесь? — спросил он.

— В тот день — нет. Накануне.

— И что же случилось, когда ты была здесь? Прежде чем ответить, она оглядела комнату.

— Он сказал мне, что собирается развестись.

В камине вспыхнул огонь, но только на мгновение. Потом пламя опять начало спокойно лизать березовые дрова.

— Это было в первый раз?

— Нет. Но я и на этот раз отказалась.

Горм хотел было сказать, что именно об этом и мечтают такие женщины, как она, но не сказал.

— Я бы этого не вынесла, — сказала она.

— А другое? Другое ты вынесла?

Он скорее чувствовал, чем видел ее волнение.

— Мне трудно говорить об этом в доме. Давай пройдемся? — Голос ее звучал не совсем уверенно.

Когда они пришли на берег с остатками еды, чайки встретили их радостными криками.

Илсе показала Горму свою лодку. Она была в образцовом порядке, все сверкало и блестело. Внизу в каюте Горм начал листать лоцию, в которой были отмечены все навигационные знаки на фарватере, Илсе тем временем проверила швартовы.

— Красивая лодка, — признал он, когда она спустилась в каюту. Он провел рукой по красному дереву, осмотрел медные части, чувствуя, что она следит за ним глазами.

— Он бывал на этой лодке? — спросил Горм, повернувшись к ней спиной.

— Нет, это новая лодка. — Голос выдал, что она насторожилась.

Их разделял стол. За окном на небе висела круглая луна, окруженная облаками. Чайки еще кричали. У него в голове всплыла картина из детства. Мерцающие зеленые мели с темными пятнами в глубине.

Не отрывая глаз от навигационных знаков, отмечающих узкий фарватер, Горм спросил:

— И никто не догадывался о ваших отношениях?

Она откинула голову, и в тусклой темноте он увидел, как она закрыла глаза.

— Откуда мне знать? Твоя мать, должно быть, догадывалась. Как ты думаешь? — Глаза ее открылись, и она беспомощно посмотрела на него, как будто он должен был ей ответить.

Он вспомнил обрывки родительских разговоров. Важные встречи и работу отца. Его исключительную мягкость. Короткие объяснения, не предполагающие возражений. Его спину, направлявшуюся к выходу. Взгляд матери на эту спину. Словно она кидала веревку, которая никогда не достигала его. А потом: упреки, причуды, заботливость, обрушивающиеся на него, Горма. С силой, от которой у него не было защиты.

— И долго это продолжалось? — спросил он.

— Мне было восемнадцать, когда все началось. И длилось до последнего дня накануне его смерти, когда я хоть и с тяжелым сердцем, но порвала с ним.

— Восемнадцать! Мне тогда было девять, и я получил в подарок велосипед.

Он сразу увидел ее перед собой. Руфь. С рукой на звонке велосипеда. И свое чувство, когда мальчики увезли ее на его велосипеде.

— О чем вы говорили? — спросил он. Она задумалась.