Вишес ушёл десять минут спустя на встречу с Рофом и Братством, и по пути к выходу он поцеловал её. Дважды.

Выбравшись из кровати, она посетила ванную, а потом остановилась у их общего шкафа, открыв двойные двери. На вешалках висели кожаные штаны — его, простые белые футболки — её, белые халаты — её, косухи — его. Оружие спрятано в огнеупорном сейфе; обувь расставлена на полу.

Её жизнь была по многим параметрам непостижима. Призрак замужем за вампиром? Да ладно вам.

Но, разглядывая этот шкаф, своей опрятностью диссонирующий сумасшедшему ритму их жизней, с аккуратно развешанной одеждой и расставленной обувью, ей нравилось то, где они сейчас находились. «Нормальное» — не самое плохое слово в этом безумном мире, не так ли.

Как его ни назови.

В клинике учебного центра Пэйн выполняла свои упражнения, как она их называла.

Лёжа в больничной койке с подушками под боком, она скресщивала руки на груди и напрягала живот, медленно поднимая торс. Приняв перпендикулярное по отношению к матрасу положение, она вытягивала руки, так и удерживая их, опускалась вниз. Даже после одного подхода её сердце колотилось, дыхание становилось отрывистым, но она позволяла себе лишь небольшую передышку и повторяла упражнение. И ещё раз. И снова.

С каждым разом требовалось всё больше усилий, вскоре на лбу выступил пот, а мышцы живота пронзила боль. Джейн показала ей, как выполнять их, и она считала это прогрессом, хотя по сравнению с прежними её физическими возможностями, это казалось лишь искрой на фоне костра.

Да, Джейн пыталась помочь ей сделать гораздо большее… даже вкатила кресло, чтобы сидеть в нём и передвигаться, но Пэйн не могла выносить вида этой вещи, мысли о том, чтобы провести жизнь, катаясь от одного места к другому.

На прошлой неделе она отказалась от всех приспособлений в надежде на единственное чудо… которое так и не свершилось.

Казалось, века прошли с тех пор, как она сражалась с Рофом… с того времени, как чувствовала координацию и силу своих конечностей. Она так много принимала за должное, и теперь скучала по той, кем была когда-то, со скорбью, которую, как Пэйндумала, испытывают лишь к мёртвым.

Опять же, она считала себя таковой. Её тело просто было не достаточно смышлёным, чтобы перестать функционировать.

Выругавшись на Древнем Языке, Пэйн упала на спину и осталась лежать. Позже, собравшись с силами, она нашла кожаный жгут, которым затянула верхнюю часть бёдер. Он был таким тугим, что перекрывал кровообращение, она знала это, но не почувствовала ни сжатия, ни сладкого облегчения, когда расстегнула застёжку, и кожа жгута с хлопком повисла.

Так было с тех пор, как она вернулась сюда.

Никаких изменений.

Закрыв глаза, она вновь вступила во внутреннюю войну, где страхи вознесли мечи над её разумом, а результаты были ещё трагичней. После семи смен ночей и дней, её армия рациональности страдала от жалкого отсутствия амуниции и глубокой усталости в рядах её повстанцев. Таким образом, течение меняло направление. Сначала она держалась на оптимизме, но тот исчез, за ним последовал период твёрдого терпения, который тоже длился не долго. С тех пор она пребывала на этой бесплодной дороге безосновательной надежды.

Одна.

На самом деле, одиночество было худшей частью испытания. Столько людей могло свободно приходить и уходить из её комнаты, но она была совершенно оторвана от них, даже когда те сидели и говорили с ней, или же заботились о её основных потребностях. Прикованная к этой кровати, Пэйн находилась в другой плоскости реальности, нежели они, отрезанная широкой невидимой пустыней, которую она могла лишь ясно видеть, но не в силах пересечь.

И это странно. Всё утраченное становилось более болезненным, когда она думала о своём человеческом целителе, что происходило так часто, что мыслям этим был потерян счёт.

Как же она скучала по этому мужчине. Много часов она провела, вспоминая его голос, лицо и тот последний миг между ними… и воспоминания эти стали одеялом, под которым можно согреться в течение долгих, холодных наплывов беспокойства и волнения.

Но, к сожалению, во многом походя на её рациональную сторону, одеяло изнашивалось от частого использования, и восстановить его уже не представлялось возможным.

Целитель не принадлежал к её миру и никогда не вернётся… теперь, когда она проснулась, не оставалось ничего, кроме краткого живого сна, рассыпавшегося на волокна и обрывки.

— Умолкни, — сказала она вслух самой себе.

С силой, сконцентрировавшейся в верхней части тела, которую она пыталась поддерживать, Пэйн повернулась за двумя подушками, борясь с мёртвым весом нижней части, напрягшись, чтобы…

Равновесие вмиг было потеряно, и она покачнулась, даже лёжа на животе, смахнув рукой стакан воды со стоящего рядом столика.

Который, увы, весьма чувствителен к ударам.

Раздался звон стекла, и Пэйн закрыла рот, потому что только так могла сдержать зарождающийся в лёгких крик. Иначе же он бы сорвал печать с её губ, и она уже никогда бы не замолкла.