— Из разговора с ними мы поняли, что Союз закрывает для наркотрафика целые области, — просто сказала Анна Кузьминична. — Причем именно Курия начала войну и вела ее с необычайной, дикой даже для наркоторговцев жестокостью. Фанатичной жестокостью. Уголовников истребляли целыми бандами.

— Ходили слухи, что кое-где даже зажгли костры, — вставил Никита. — Проповедники объявили драгдилеров еретиками, идущими против Церкви.

— Но как это прошло мимо телеканалов? — не выдержала Инга.

— Гангстерские войны — заурядное явление, — чуточку удивленно ответила Анна Кузьминична. — О трупах сообщали по телевизору, но никому и в голову не могло прийти связать гибель наркоторговцев со скромной религиозной организацией.

— Бандиты, разумеется, отвечали на удары? — поинтересовался Артем.

— Разумеется. Охотились за проповедниками, убивали их, но… Рядовые члены Союза ортодоксов знают не очень много, вывести на высшее звено они не могут. К тому же их невозможно запугать: они веруют.

— Потом, по другим каналам, мы узнали, что бандитам удалось договориться с Курией, — продолжил Никита. — Проповедники сказали так: «Мы не думаем, что сможем уничтожить всех вас, но почему бы не попробовать?» В итоге там, где можно заметить переплетенный виноградной лозой крест, наркотики не продают.

— А кресты встречаются все чаще и чаще.

— Да, я хотела спросить, — Инга скромно улыбнулась. — Почему такой странный знак: крест, переплетенный виноградной лозой?

— Вы не знаете даже этого?

— Мы бы хотели услышать вашу версию.

Никита внимательно посмотрел на рыжую и очень серьезно произнес:

— Я есмь истинная виноградная Лоза, а Отец Мой — Виноградарь; Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода. Вы уже очищены через слово, которое Я проповедовал вам.

— Что скажешь? — поинтересовалась Инга. — На мой взгляд, любопытная получилась беседа: никакой точной информации, но впечатлений масса.

— Курия действительно готовит что-то очень серьезное, — протянул Артем. — Что-то такое, что требует массовой поддержки населения.

— Возможно, — помолчав, признала девушка. — Они не превратились в секту, аккуратно работают с людьми, не выдергивая их из жизни и не создавая излишних проблем. Если Союз не ищет деньги, значит, ему нужно от публики нечто иное. Согласна!

— Не забывай об эффективной и эффектной расправе с драгдилерами, — добавил Артем. — Врага Курия выбрала идеально: к этим подонкам сочувствия никто не испытывает.

— «Курия против наркотиков!» Это похоже на предвыборный слоган.

— «Курия против наркотиков!», «Курия против еретиков!», «Курия за истинную веру!», и маховик набирает обороты. — Молодой наемник покачал головой. — Кажется, мы немного недооценили эту команду.

— Не думала, что на тебя так подействуют сплетни, рассказанные старой теткой, — поддела друга рыжая.

— Кстати, о тетках: сними, в конце концов, морок с несчастной женщины.

— Ах, да!

— Надо бы сходить за сигаретами… — Анна Кузьминична вздохнула и уже хотела бросить пачку в мусорное ведро, но остановилась и вскрикнула от неожиданности: как и подсказывала ей память, в пачке оставалось еще меньше десяти сигарет.

— А стоило ли колдовать в таком месте?

Инга осеклась. Увлеченные разговором наемники не заметили, как из бокового коридора вышел молоденький, совсем молоденький монах в простой черной рясе, перехваченной обыкновенной веревочкой. Увидев Артема и девушку, юноша остановился и, видимо, расслышав последние слова диалога, решил включиться в разговор.

— Не ожидал увидеть вас здесь, — буркнул наемник.

— Почему? — искренне удивился монах.

— Мне казалось, что это светская организация.

— Это так, — кивнул отец Алексей. — Церковь не имеет отношения к деятельности комитета.

В свете подозрений, появившихся после рассказов Ивана Хазарова, встреча с лидером Забытой пустыни не входила в планы наемников, и они торопливо пытались понять, как следует себя вести.

— Артем хочет сказать, что здесь должны с подозрением относиться к представителям любой духовной организации, — встряла рыжая. — В конце концов, фанатиком можно стать…

— Да, — улыбнулся монах, — футбольных болельщиков здесь тоже не привечают.