— Этот твой чертов фотограф — он опять сует нос в чужие дела!

Камилла сняла черные очки — верный признак озабоченности.

— Я тут ни при чем, дорогуша. Я не разговаривала с ним уже две недели, как ты велел. Что он еще натворил?

— Вломился в дом Денуайе с каким-то типом по имени Пейсли, якобы декоратором. Знаешь такого?

— Никогда не слышала, — подняла брови Камилла. — Он точно не из первой двадцатки — их я всех знаю.

— Первая двадцатка! — пренебрежительно фыркнул Хольц. — Кучка торговцев тряпками.

— Они бывают нам очень полезны, Руди, и ты прекрасно об этом знаешь! — возмутилась Камилла. — А некоторые из них — мои ближайшие друзья. Джанни, например, или тот душка с трудным именем — никак не могу его запомнить.

— Клал я на твоего Джанни. — Хольц сердито постучал по столу пальцем. — Разберись с этим твоим фотографом, да поскорее, пока он не втравил нас в неприятности.

Камилла, которая как-то после ланча провела с Джанни пару часов у него в отеле (и, кстати, все было очень мило), сообразила, что дело серьезное и легкомыслие тут неуместно.

— Дорогуша, я уже опаздываю, — виновато сказала она, взглянув на свои спортивные часы (менеджер в «Картье» уверял, что они потонепроницаемые). — Что мне с ним сделать?

— Сделай так, чтобы он убрался как можно дальше. Если не сделаешь ты — сделаю я. Мне больше не нужны сюрпризы.

Камилла смотрела в затылок шофера и покусывала нижнюю губу. «Думай, дорогуша, думай, — торопила она себя. — Глаза у него, конечно, божественные, но разобраться с ним придется».

Во Франции им больше нечего было делать. Сайрес поменял билет так, чтобы они вместе с Андре возвращались домой прямым рейсом из Ниццы. Обоим не хотелось расставаться с Францией, но в то же время не терпелось попасть в Нью-Йорк.

По предложению Сайреса перед отъездом в аэропорт они заглянули на рынок и добрых полчаса с наслаждением выбирали там припасы для пикника в воздухе. Едва заняв свое место в салоне бизнес-класса, Пайн вручил стюардессе полиэтиленовый мешок с копченой лососиной, набором сыров, свежими багетами и бутылкой белого бургонского.

— Это наш ланч, — объяснил он. — Когда придет время, будьте добры подать нам его.

Стюардесса нахмурилась, но Пайн не дал ей возможности возразить:

— Вы такая милая девушка, — широко улыбнулся он. — У нас, видите ли, очень чувствительные желудки. Да, и проследите, пожалуйста, чтобы вино не замерзло, а просто охладилось.

— Просто охладилось, — серьезно кивнула девушка. — Понятно.

Глядя, как она удаляется по проходу, Андре удивлялся, почему не додумался до этого раньше. Несмотря на все потуги авиакомпаний и поваров, блюда, именуемые в меню телятиной, бараниной, морепродуктами, фрикасе или жульеном, всегда имели одинаково размороженный, пресный вкус. Да и вина, даже «специально отобранные нашим опытным сомелье», редко соответствовали своим этикеткам.

— Вы часто так делаете, Сайрес?

— Всегда. Странно, что и остальные не поступают так же. В самолете можно пить только коньяк или шампанское. Их трудно испортить. Кстати, вон несут бутылку. Вы как?

Стоя на взлетной полосе, «Боинг-707» уже разминал мышцы, готовясь оторваться от земли. Двое компаньонов пили шампанское и смотрели в иллюминатор на кучку провожающих на террасе аэропорта. Впервые за долгое время Андре путешествовал не один, а в компании, к тому же очень приятной, и именно поэтому он особенно остро ощутил свое одиночество. И, надо признать, виноват в нем только он сам. Есть ведь Люси, прелестная и пока еще свободная Люси, а что он сделал, чтобы приблизить ее к себе? Звонил из разных аэропортов и оставлял на милость типам в красных подтяжках. Андре как раз решил, что это надо менять — немедленно, как только он прилетит, когда Сайрес, словно подслушав его мысли, спросил:

— Вы когда-нибудь были женаты?

— Почти, — ответил Андре и удивился, обнаружив, что едва помнит ее лицо. — Пять лет назад. Но тогда я как раз начал много работать и часто уезжать, и, наверное, ей надоело меня ждать. Она вышла замуж за дантиста и переехала в Скарсдейл. Рано или поздно это должно было случиться. Я слишком мало бываю дома, в этом проблема.

— А я, наверное, бывал дома слишком много, — задумчиво сказал Пайн. — Говорят, что разлука лучше всего укрепляет брак. У меня были две попытки, и обе закончились слезами. — Он философски подвигал бровями и глотнул шампанского.

— Но женщины вам все-таки нравятся?

— Несомненно. Беда в том, что я никогда не умел отличать подлинник от подделки.

Андре впервые видел Пайна грустным, а потому решил оставить беседу о браке и любви на другой раз.

— Расскажите мне о человеке, который сделал копию Сезанна. Вы сказали, что знаете, кто он. Вы с ним знакомы?

— Нет, разумеется! Этот человек не ходит по галереям и коктейлям, раздавая свои визитные карточки, что и понятно при его-то занятии. Я даже не знаю, в какой стране он сейчас живет.