Шрифт:
— А мои сундуки?! — воскликнул я.
— Все четыре сундука также подняли на судно, я узнала, — сообщила Николь.
— Вот как, — задумался я.
Обескураженный, я вновь взялся за еду, решив, что эти новости проще переварить на сытый желудок.
— Корабль отбыл в Северное море, — продолжила Николь.
— Как это? — Я застыл с вилкой наперевес.
Виконтесса де Понсе поднялась на борт «Брунхильды», — этому еще можно было найти объяснение. Но чтобы капитан бросил меня, ушел, не выяснив, что со мною сталось?!
А с другой стороны, Элен не поднялась бы на борт, если не знала наверняка, что судно немедленно покинет Англию.
— Черт знает что, — пробормотал я по-русски и отправил картофелину в рот.
— А еще! — повысила голос Николь и взяла паузу, приготовившись чем-то этаким меня удивить.
Я продолжил трапезу, будучи уверен, что услышу что-нибудь утешительное о французишке. Думал, Николь встретила каналью где-нибудь в соседнем кабаке.
— Я видела в таверне… — продолжила девушка.
— Что? Сидит, стервец, пьет! — перебил я Николь.
— Да. Набрался будь здоров как! — подтвердила она с некоторой досадой.
Чудная девчонка! Думала удивить меня рассказом о каналье, которого я как облупленного знаю.
— Горе, значит, заливает, что в банке денег мало оказалось! — с издевкой фыркнул я.
— Вы о ком? — осторожно спросила Николь.
— О мосье Каню! А то о ком же?! — Я удивленно взглянул на нее.
— А-а, — с сожалением протянула Николь и чуть погодя сказала: — А я говорю про капитана Годена.
Глава 8
— Ты хоть представляешь себе, что тут происходит?! — пенял я Николь.
Она вела меня по узкой кривой улочке, спускающейся к морю.
— Вы же не говорите ничего, — оправдывалась она. — Я знаю только, что у вас вышел перебор с виски и вы сильно ударились. Доктор Руиз сказал, что после такого ушиба морская качка крайне опасна…
— Heus-Deus! Доктор Руиз! Вот кто злодей! — воскликнул я. — Вызовешь ко мне еще разок этого эскулапа — уж я из него душу вытрясу!
— Не понимаю, чем вам не угодил доктор? — пробормотала Николь.
Зато я теперь все понял. И как только сразу не догадался?! Картина складывалась — проще некуда! Элен ударила меня по голове, воспользовалась моим беспомощным состоянием и влила в рот изрядную порцию виски. А затем доктор Руиз выдал авторитетное заключение: после такого ушиба морское путешествие никак невозможно. Они обвели вокруг пальца капитана барона фон Нахтигаля, и он позволил оставить меня в Ярмуте на излечение, а мадемуазель де Понсе пустил на борт. Наверняка она и рекомендательным письмом от графа Воронцова козыряла.
Капитан Годен и вовсе остался здесь. И это означало только одно: виконтесса ничего не сказала ему о моей находке, уличавшей его в убийстве. Вероятно, она предвидела какие-то осложнения с разоблаченным сэром Оливером.
Поневоле я восхитился самообладанием этой женщины. А поначалу только и выдавала «fine» да «very fine». Пустая салонная красавица служила маской для коварной хитроумной дьяволицы.
Но каков был ее план? Ради чего нужно было бросить меня в бесчувственном состоянии? Я же и сам намеревался взять ее на борт «Брунхильды» и доставить в Россию.
На ум приходил только один вывод. Элен де Понсе намеревалась необычайным поступком заслужить доверие российских властей. Я с горечью ухмыльнулся, воображая доклад государю императору: один посланник погиб в кабацкой драке, второй налакался до совершенно свинского состояния и разбил себе голову, а хрупкая беззащитная виконтесса де Понсе доставила российское серебро в целости и сохранности.
И только я теперь понимал, что Элен де Понсе — шпионка, ее задача войти в круг общения российских властей.
Вот так несчастная девушка, испугавшаяся Бонапарта! Наверняка в интересах Корсиканца она и действовала! Впрочем, нет. В свете положительных изменений в отношениях с Францией Бонапарту не составило б труда подбросить к нам парочку шпионов более простым способом. Что он без сомнения сделает.
Скорее всего, Элен де Понсе работает на англичан.
Ай да Воронцов! Ай да граф Семен!
Что ж, по крайней мере, теперь я знал, что должен делать. Вернуться в Лондон не мешкая! Известить Семена Романовича о случившемся. Пусть пишет письмо государю императору о том, что поневоле поспособствовал проникновению английской шпионки в Санкт-Петербург. Граф Воронцов — человек чести, он напишет, заодно и мое доброе имя реабилитирует!