Немало внимания вице-адмирал уделял и пехотинцам. По его замыслу граф Гэллоуэй должен будет осуществлять захват датских кораблей и плавучих батарей, а также совершить наземную часть операции. План использования Отряда Висельника вице-адмирал не открывал, и мне приходилось мучиться неизвестностью.

— Ваша задача — захватить как можно больше пленных на датских кораблях и плавучих батареях, — инструктировал он графа Гэллоуэя. — А если придется высаживаться на берег, добейте тех болванов, кто остался в живых и не догадался убраться подобру-поздорову. Высадитесь на берег после того, как мы подавим артиллерию датчан с моря.

— А мой отряд? — спросил я.

— Ваше место — возле квартердека. Ляжете на палубу, укроетесь парусиной и будете сидеть тихо, пока мы не приблизимся к датчанам на расстояние мушкетного выстрела. А приблизимся — займетесь уничтожением противника, — объяснил мне вице-адмирал.

— Слушаюсь, сэр, — отрапортовал я.

— Если же мы столкнемся бортами с противником, — продолжил он, — вы со своими солдатами подниметесь на квартердек и позаботитесь, чтобы меня с капитаном Фоли не подстрелили и не захватили в плен.

— А на абордаж… — начал я.

— Вы на абордаж не пойдете, вы будете прикрывать квартердек! — повысил голос лорд Нельсон.

Он скривил физиономию, но не мой вопрос, а очередной приступ вызвал эту реакцию. Лорд Нельсон подал знак, и матросы понесли его вниз. Когда же вице-адмирала принесли обратно, я осведомился о его здоровье:

— Как вы себя чувствуете, сэр? И что за недуг вас охватил?

— Lax, — ответил вице-адмирал, отмахнувшись, словно я тревожил его по пустякам.

— Лакс? — переспросил я, не знавший значения этого слова.

— Diarrhea, — уточнил находившийся рядом сэр Бенджамин Томпсон.

— Диарея! — воскликнул я и с сочувствием добавил: — Съели что-нибудь?

— Ерунда! — отмахнулся сэр Горацио Нельсон. — Это от страха.

— От страха?! — изумился я.

— Ну, конечно, от страха. Перед серьезным сражением со мною все время так, — сообщил он и, кивнув на матросов, добавил: — Прихватывает так, что ребята едва успевают донести меня до отхожего места.

— А не проще ли принести сюда поганое ведро? — пробормотал я, в очередной раз пораженный одержимостью этого человека.

— Вы что же, предлагаете мне справлять естественные надобности прямо по ходу совещания? — брезгливым тоном спросил лорд Нельсон.

— Ну, я слышал, Наполеон употребляет женщин, не снимая шпаги, — сказал я, полагая, что этой репликой задену честолюбие вице-адмирала.

— Отлично! — неожиданно согласился он. — Раз уж вам выпала честь прикрывать квартердек, так вы и держите поганое ведро наготове!

— Слушаюсь, сэр, — ответил я, будучи вынужден признать, что вице-адмирал утер мне нос.

Выбрав момент, когда поблизости никого не было, подошел Жан Каню.

— Сударь, барин вы мой-с, наша шутка зашла слишком-с далеко.

— Да куда уж дальше, — согласился я. — Английская эскадра во главе с двумя полутрупами мчится на штурм Копенгагена.

— Двумя полутрупами-с? — переспросил французишка.

— Ну да. Сэр Горацио Нельсон отличается от сэра Хайда Паркера тем, что прежде, как сходить под себя, успевает попросить поганую посудину, — пояснил я.

О том, что мне выпала сомнительная честь подносить ее, я умолчал.

— Хе-хе, — невесело усмехнулся мосье Каню. — Изволите-с шутить, барин. Но дело-то серьезное-с. Придется и нам-с повоевать, а иначе нас обоих вздернут на рее-с! В бою-с у нас есть шанс остаться в живых-с…

— В живых-с, — пробормотал я, удивленный спокойствием французишки.

Кот Нуар терся о его ногу.

— Я, конечно, не желаю надеть петлю на шею. Но если вице-адмирал узнает о нашей проделке, он развернет эскадру против российского флота, — промолвил я.

Мосье Каню равнодушно пожал плечами.

— Тебе, французишке, нет дела до России, — сказал я. — Но я-то не француз.

Он вновь пожал плечами и ответил:

— Я, барин-с, не об этом-с. Я о том-с, что когда-то вице-адмирал-с все равно все узнает-с…

— Когда узнает, тогда и посмотрим, — ответил я. — А пока наслаждайся жизнью.

Жан Каню побрел по палубе. Кот Нуар засеменил следом за французишкой. Я смотрел на своего камердинера — английский мундир сидел на нем великолепно, подчеркивая завидную стать. И вдруг сделалось мне стыдно перед мосье Каню. Он забрал мои вещи из банка и, испугавшись, что не сможет передо мной оправдаться, завербовался в английский флот. Выходило, моего гнева он боялся больше, чем смерти в каком-нибудь нелепом бою.