— Прежде чем уйти, мы интернатовскую кассу взяли. Сначала взяли, а через неделю ушли. Чтобы подозрение на нас не пало.

— Понятно, — Вечер ошеломленно покачал головой. Такого он еще не видел.

— Вас не искали?

— Да вряд ли. Кому такая обуза нужна? Наверное, еще и вздохнули с облегчением, потому что не знали, куда девать. А потом к нам Петр прибился. Бродяга, но человек хороший. Так что живем неплохо. У нас поле. Конопля. Петр и обнаружил совсем рядом. Возим в Коломну. Наш товар — высший сорт, если кто понимает. Оптовики в очередь выстраиваются. Так бы и жили, но тут сто первые пронюхали про нашу коноплю. Отнять хотят.

— Что за сто первые? — спросил Вечер.

— Раньше из Москвы высылали за сто первый километр проституток, тунеядцев, плановых и прочие отбросы общества. Теперь не высылают, а те, кто когда-то выслан был, разъехались. Одни в Москву вернулись, у кого родня там осталась, другие еще куда-то. А кое-кто остался. Те, кому уже поздно жизнь снова начинать, слишком старые. Они сбились тут в банду, промышляют разным. Как-то узнали про наше поле с коноплей. Сначала предложили нам оптом продавать за сущие копейки, а когда мы отказались, решили нас отсюда выжить и полем завладеть. Вот мы и ждем со дня на день, когда они попытаются это сделать.

— Но вы же говорите, что там одно старичье.

— Но ведь и у нас бойцы не ахти. Да, может, и отбились бы, но у Франи наган.

— Что за Франя?

— Бандерша их.

— А откуда у нее оружие?

— Франя когда была молодой и интересной, на КГБ работала. Были раньше такие проститутки в столичных ресторанах, в основном с иностранцами дело имели, а попутно сведения из них разные выуживали и в КГБ сообщали. Франю тогда Франтишкой звали. Но она вышла в тираж, стала Франей, и клиентов ей пришлось уже в других местах искать. Потом в какой-то скандал попала. А так как КГБ она уже больше не нужна была, ее и выслали за сто первый километр.

— А наган?

— А наган она, по слухам, у какого-то своего любовника украла, когда еще молодой была. Я думаю, ее слушаются, потому что нагана боятся. Говорят, она в кого-то уже стреляла. А нам без поля нельзя, не протянем. Я-то ладно, но ребят поднимать надо. А они талантливые, даром что калеки. Вот попрошу сейчас Григория с Анной спеть, у вас, юноша, мурашки по коже с непривычки побегут. Им бы на эстраду. А еще, — Акванта Герасимовна понизила голос до шепота, — Анна может показать влюбленного Матеуса.

— Кто это? — спросил Вечер.

— Не знаю, никто не знает. Явление, метафизика. Это она так его называет. У девочки нет зрения, но она может то, на что не способны мы, зрячие.

Вечер так ничего и не понял.

— А хотите, они вам споют? — спросила Акванта Герасимовна и, подойдя к дому, крикнула:

— Коля, вынеси инструмент!

Из избы вышел слабоумный с гитарой и вручил ее Григорию. Тот попросил откатить коляску немного в сторону от костра, взял аккорд и провел рукой по струнам. Гитара словно задышала. А потом калека запел что-то абсолютно незнакомое Вечеру:

— Волны, катятся волны, бьются о кромку земли.

— Как наша любовь, эти волны полынною горечью полны… — неожиданно подхватила слепая, и у Вечера действительно побежали по спине мурашки, потому что таких голосов наяву он еще не слышал. А Акванта Герасимовна, наклонив голову ближе к нему, предложила:

— Вы оставайтесь на ночь, юноша, а завтра мы вам дорогу покажем. Она там, за полями, за зернохранилищем, как раз по ней на Коломну выскочите, а там и до Москвы недалеко.

Вечер согласно кивнул.

Спустя пару часов, когда народ потянулся в дом спать, Вечер вместе со стариком закатили мотоцикл в сарай позади дома.

Ему постелили в одной комнате с Нестором и Григорием, который, опираясь о лавку, ловко соскочил со своей коляски и, раздевшись в свете свечи, лег на деревянный топчан.

— Здорово, наверное, такой мотоцикл иметь, — неожиданно сказал он. — Лети куда хочешь!

— Да, неплохо, — осторожно ответил Вечер.

— Сколько же он выжимает?

— Двести восемьдесят, — ответил Вечер.

— Ого! — почти одновременно удивились Нестор и Григорий.

— И ты с такой скоростью ездил?

— Ездил, — соврал Вечер.

— Счастливый человек! — произнес Нестор.

— Могу вас завтра прокатить. Но двести восемьдесят не обещаю, дорога не та.

— Да хоть сколько, — произнес Григорий. — Я такого мотоцикла даже в кино не видел.

Вечер проснулся от какой-то непонятной возни и криков. Открыв глаза, он увидел в мечущемся пламене свечи Григория, который неуклюже одевался, — похоже, это было для него гораздо трудней, чем раздеться, — и голую по пояс, изломанную фигуру Нестора, который с дубиной в руках, кособоко переламываясь в поясе, быстро двигался к двери.