Давить их надо. Вот так (она изобразила, будто давит ногтем большого пальца правой руки вошь или блоху). Но умеючи. Вот мы и учимся. Нашей стране во всем приходится открывать новые пути. В городе открываются шестимесячные курсы при горкоме партии для партийного актива. Без отрыва от производства. Специалисты из Москвы будут лекции читать. Но между нами говоря, как человек с человеком, диссиденты нам не страшны. У нас в районе их нет совсем. И мы не допустим. Ни к чему нам это. У нас другие проблемы. Как молодежь удержать в деревне? Как специалистов привлечь сюда? Как заставить людей работать мало-мальски терпимо? Как пьянство сократить? А диссиденты... Это там в Москве с жиру бесятся. От народной жизни оторвались...

Но наши собаки лучше. Нашей только глазом моргни, свистни и покажи обглоданную кость, как она за тобой на край света пойдет. И защитит тебя. Бей ее, она тебя не бросит. А на Западе? Племянник рассказывал, что там собачки выбирают, с кем жить. Дог, например, ни за что не пойдет жить в рабочую семью. Ему гостиную подавай. Пудель ниже доцента не опустится. А что у нас творится? Тьфу! Вывели московскую породу особую. Пострашнее сенбернаров и ньюфаундлендов. А зачем? Коров сторожить? Так коров нет. Сельмаг сторожить? И там взять нечего. А для хороших жуликов пес не помеха. В городе зимой обокрали универмаг. Три пса сторожили, а обчистили. Одного пса, говорят, водкой споили. Другого колбасой взяли. Где ее, колбасу, достали? Надо думать, из Москвы привезли. А третий пес добровольно с жуликами ушел.

Сдох бык-производитель. Был здоров как бык, но почему-то сдох. Теперь местные жители, если кто-то серьезно заболел, говорят о нем, что он здоров как бык. И все присутствующие при этом смеются. Жизнь здесь настолько сера и однообразна, что смерть быка явилась чуть ли не праздником.

Русский человек умен и смекалист от природы. Но как-то своеобразно, шиворот-навыворот. Я не знаю ни одной крупной глупости, в которой не проявилась бы эта самая природная смекалка и незаурядный ум русского человека. Вот, например, из соседнего хозяйства привозят морковку и капусту к нам на поля и сваливают. Потом мы снова грузим их на машины, которые везут их на станцию через это самое хозяйство. В чем дело? Оказывается, в обкоме партии решили делать наше хозяйство образцовым и дать нам перевыполнить план именно по моркови и капусте. Мы же, в свою очередь, снабжаем то хозяйство свеклой, чтобы вывести его на первое место в области. Я сказал агроному, что было бы проще возить овощи сразу на станцию, а в бумагах сделать то, что нужно. Агроном сказал, что они еще не сошли с ума и не хотят отправляться в тюрьму за мошенничество. А так даже десять комиссий из ведущих криминалистов ничего поделать не смогут. Люди болтают? Мало ли что болтают люди! Ты поди докажи! И он в деталях объяснил мне, в чем дело. И я понял, как мудры наши простые люди и как глупы мы, интеллигенты.

Потом я разговаривал, с Матренадурой на эту тему. В заключение беседы она сказала буквально следующее: пятилетку мы не выполним, это точно, но зато досрочно, в четыре года. Что это? Шутка? Серьезное выражение сути дела? Когда она говорила, в лице ее не замечалось смеха.

Потом мы с Доном, МНС и Костей отвозили овощи и теленочка (конечно, зарезанного) на квартиру Мао Цзэ-Дуньки в город. У нее там отдельный дом с отличным погребом. Муж у нее — совершенно ничтожное испуганное существо, директор школы. Есть какие-то дети, но они к нам не снизошли. Нам дали слегка выпить и закусить на кухне. Шофер поносил Дуньку последними словами — ему такая выпивка что слону стакан кефира. Поскольку мы уже впали в хорошее питейное состояние, мы поддержали предложение шофера заехать «в одно место».

Мне припомнился один случай. Я был в гостях у одного нашего доктора. Каким-то образом там оказался знакомый его сына, которого звали Йогом. И он затеял спор с Доктором.

— Надо жизнь свою организовать так, — сказал Йог, — чтобы обрести полную духовную свободу от официальной идеологии и стать максимально независимым от официальных учреждений. И это вполне возможно.

— Каким же образом, если не секрет? — спросил Доктор.

— Не секрет. Я вот фактически живу на тридцать—сорок рублей в месяц. И как видите, не хуже вас, хотя вы имеете в десять раз больше. Физически я здоровее вас. Ваша мебель стоит наверняка больше тысячи, моя — и за полсотни никто не возьмет. А какая разница? Питание... Почему вы считаете, что вы от шашлыка с коньяком имеете больше удовольствия, чем я от чечевицы с водой?! И как часто вы жуете шашлык? И к тому же я свободен. За два месяца летом я зарабатываю себе на весь год жизни. И занимаюсь чем хочу.

— Все это неубедительно. Первое. Чтобы иметь удовлетворение от такого образа жизни. Вы когда-то жили в зажиточной и интеллигентной семье. Не так ли? Кончили школу. Университет. И даже аспирантуру, кажется. Занимались спортом. Были приобщены к вершинным достижениям мировой культуры... Второе. А если вы заболеете? Ах, надо самому себя лечить! И вообще болеть не надо! Но ведь есть болезни, не зависящие от воли человека. А старость? От нее же никуда не денешься. А на пенсию по старости даже вы не проживете. Третье. Долго ли это протянется? Власти потерпят еще немного да и заставят трудиться в принудительном порядке или посадят как тунеядца. Четвертое. Чем же вы занимаетесь? Только самолюбованием... простите, самосовершенствованием? Точнее, только собою. И надолго ли у вас хватит интереса исключительно к самому себе?.. Что же касается меня, я физически тоже здоров. У меня ведомственная хорошая больница. Путевки в санатории. Профилактические осмотры. Два месяца вы все-таки работаете. А я посвящаю своим служебным делам не более двух месяцев в год в общей сложности. Собрания? Поручения? Это пустяки. И не надо все это принимать всерьез. Унижения? Не надо преувеличивать. У вас, в вашей «свободной» жизни их не меньше. А каковы ваши отношения с вашим бригадиром и прорабом, когда вы работаете? А с милици-й? А с соседями по квартире? Никаких преимуществ ваш образ жизни перед моим не имеет. Наоборот, моя жизнь официально одобрена и безопасна. И занимаюсь я чем хочу. Я делаю халтуру, ерунду. Но ведь и ваша деятельность непродуктивна.

— Вы, значит, недурно устроились. Не всякому так удается.

— Не всякому, но очень многим. Но ведь и ваш стиль жизни доступен очень немногим. Разве не так? Я приспосабливаюсь. Но и вы приспосабливаетесь!!

— Да, но по-разному. В разных направлениях. Вы не учитываете главного: отношение человека к данному обществу и состояние духовности. Я не навязываю свой способ жизни как нечто приемлемое для всех или для многих. Он — лишь для лиц с определенной реакцией на жизнь и с определенным типом духовности. Вы, например, без всяких угрызений совести одобряете ввод наших войск в... аресты диссидентов, пошлую и хвастливую речь Вождя и прочее. Вас не волнует засилье тупости и бездарности... Вы с Ними. Вы приспосабливаетесь, оставаясь с Ними и помогая Им. Вы их соучастник. Вы один из Них. А я приспосабливаюсь, будучи противником. Их, точнее — вас. Я отвергаю ваш пошлый и жестокий житейский спектакль. И ищу пути сопротивления и противостояния. И таких, как я, много.

— Вот не думал, что столкнусь с таким глубочайшим социальным антагонизмом в своей квартире.

Хотя позиция Доктора и выглядела весьма убедительно, а в позиции Йога чувствовалась некоторая наивность начинающего дилетанта, я был всецело на стороне Йога. Единственное, что меня смутило в ней, — это замкнутость на себя. Йог говорил, что это — видимость. Что на самом деле в этой позиции скрыта могучая активность. Она спрятана, и это выгодно: власти не сразу разглядят. А когда хватятся, будет уже поздно. Но я сомневаюсь в том, что власти настолько тупы, чтобы не заметить сути этого явления.