Теперь уж больше не смеются,

Не обзывают «мракобес».

И чтут «летающие блюдца»

Как представителей небес.

Кто-то из отдыхающих привез из Москвы лекцию некоего доцента в некоем институте о летающих тарелках. И весь дом отдыха буквально свихнулся на этом. На чтение лекции образовалась очередь. Читают ночами. Читают вслух группами. И говорят только об этом. Как о бесспорном факте говорят, что люди на Землю были завезены инопланетянами для эксперимента, что инопланетяне нас наблюдают, что живут они больше тысячи лет и т.д. и т.п. Молодящийся доктор заявил, что в этих «достоверных» сведениях много вранья. Например, что они летают со скоростью в десять тысяч раз больше скорости света. Вакуум? Так вакуум-то тоже должен перемещаться. А отказываться от теории происхождения человека из животного мира просто глупость. Но кое-что в этом комплексе сведений о тарелках суть достоверные факты. Только я бы предпочел исследовать каждый факт пока индивидуально, прежде чем строить широкие обобщения. Универсал от удовольствия потирал руки. Еще бы! Мы тут воображаем себя единственными разумными существами, гордимся успехами науки и техники, а они летают быстрее скорости света (как это возможно?), живут по тысяче лет, не старятся. Наши вожди, наверно, от зависти спать не могут. Хотя они, сволочи, быстро снюхаются с этими инопланетянами и кое-что будут иметь для себя от этого. Плохо одно: эти гуманоиды, говорят, трезвенники. Цивилизация без выпивки — это не для меня. Если выбирать — тысяча лет сплошного вытрезвителя или семьдесят с забегаловками, я предпочел бы второе. Интересно, как там у них с бабами? Может быть, они все однополые? МНС сказал, что он все равно нашу цивилизацию не сменял бы ни на какую другую. На что нам тысяча лет жизни, если мы своими шестью или семью десятками толком распорядиться не можем. На что нам летать быстрее света, если обыкновенная электричка способна вынести нас на природу, которая, ручаюсь, не хуже природы той планеты, откуда летают к нам тарелки. И если они к нам прилетают, значит, у них не так уж сладко там. И уровень цивилизации определяется не только уровнем техники, но и другими показателями — уровнем духовной культуры вообще, уровнем нравственности. И вообще, если они — думающие и переживающие существа, у них должен быть такой же бардак, как у нас, — законы социальности универсальны. Скажите, можно судить о характере нашей цивилизации по экипажу нашего космического корабля? В экипаж входят отобранные по определенным правилам привилегированные лица, и правила эти не совпадают с правилами нашего общежития. Старик сказал, что его лично эти тарелки радуют. Может быть, они какой-то страх вселят в наши верхи, поубавят в них ретивости и самонадеянности. Может быть, Они будут помягче, поскромнее. Универсал в этом усомнился. Вот если эти инопланетяне шлепнут двух-трех наших высших руководителей для примера прочим, тогда, может быть, Они помягчеют. Но что-то эти тарелки в районе Кремля и Лубянки показываться не решаются. И в защиту борцов за права человека не выступают. Почему бы это, а? Инженер сказал, что жить тысячу лет — все-таки слишком много Представляете, если бы Брежнев жил до тысячи лет?! Он сейчас еле языком шевелит, а ему заставляют поклоняться как Богу. А что будет, если он еще десяток лет протянет? Будем сутками стоять на коленях и славословить. А возьмите науку! Годам к тремстам, может быть, защитишь кандидатскую диссертацию, лет через триста — докторскую. А младшим научным сотрудникам без степени девятьсот лет цитаты сверять?!?! Представляете, какая начнется драка за степени, посты, квартиры, дачи! Пробиться в академики и лет восемьсот блаженствовать, ничего не делая, — да за это можно пойти на любое преступление. Нет, я думаю, что и семьдесят лет многовато. И вообще, искусственное продление жизни нарушает какую-то биологическую целесообразность.

Режим дома отдыха строг. И администрация стремится соблюдать его неукоснительно. Но как показывает опыт истории, чем строже режим, тем регулярнее и изощреннее он нарушается. В результате фактически строгий режим вырождается в формально строгий бардак. В таком бардаке формально (то есть для отчетов, для начальства, для показухи) все обстоит именно так, как это требуется правилами режима, а фактически не соблюдается ни одно из этих правил, кроме тех, которые невозможно нарушить и которые никто не хочет нарушать. Согласно правилам режима, например, после отбоя все отдыхающие обязаны спать. А фактически по крайней мере для половины из них только после отбоя начинается «настоящий отдых».

Прелесть такого времяпровождения состоит в том, что оно запрещено. Кроме того, в темноте не так стыдно заниматься этим «кое-чем», не видны дефекты партнеров. И вообще житейское убожество прикрывается покровом таинственности. И даже романтичности. Инженер заметил по этому поводу, что у нас вообще вся жизнь приобретает некоторый смысл только благодаря трудностям и запретам. Можете вообразить, что было бы у нас, если бы все то, что мы добываем с трудом и противозаконно, доставалось бы нам легко и вполне легально?! Какое, например, было бы удовольствие от запломбированного зуба, если бы тебе его сразу заделали нормально и тебе не пришлось бы две недели ходить, сидеть в очередях, переделывать?! Разве стали бы мы жрать эту фальшивую колбасу, если бы ее свободно продавали на каждом углу?! А если ты ее достал, простояв два часа в очереди, причем по чистой случайности натолкнувшись на магазинчик, где она вообще еще продавалась, ты на радости готов ее тут же кусать плохо залеченным зубом и глотать не разжевывая. Я вот третий год не могу прийти в себя от счастья, въехав в кооперативную двадцатидвухметровую квартирку на четверых. А если бы ее мне сразу дали?! Вот в том-то и дело! Нет, скажу я вам, наши классики здорово продумали это наше новое общество. Главное — чтобы был суровый режим. И тогда люди будут счастливы от одних только мелких его нарушений. Мы, например, безумно счастливы от того, что нас не сажают, так как молчаливо признаем массовые репрессии нормой этого режима, а отсутствие таковых — счастливым их нарушением.

У меня к Сталину, говорит Старик, никогда не было личного отношения. Я никогда особенно не восторгался им. И никогда не питал к нему ненависти. В общем, я не имел с ним лично никаких дел. В летную школу пошел добровольно. Летать любил. Своей профессией был доволен вполне. И летчиком был неплохим. Был, правда, один неприятный момент. Это когда с истребителя заставили переучиваться на штурмовика. Но и в штурмовой авиации было неплохо. Арест воспринял как недоразумение и глупость. Конечно переживал. Еще бы! Отняли любимое дело. Лишился неплохо начатой карьеры. Семьи. Бытовых удобств. Но свои настроения я почему-то на Сталина не обратил. Думаю, что воспоминания всякого рода «антисталинистов» надуманы позднее. Я лично антисталинистов почти не встречал. Говорят, лагеря открывают глаза на жизнь, учат. По-моему, это вранье. Лагеря — просто потеря куска жизни, а то и всей жизни. Я в лагерях ничего нового для себя не узнал. Мне и без них все это было известно. Все дело ведь не в том, известно тебе что-то или нет, а в том, как ты сам относишься к тому, что тебе известно. У меня наступил перелом в сознании. Но не в лагерях, а после. И не из-за «разоблачения» сталинизма, а совсем по другой причине. По какой? А по той, что я понял: не в Сталине дело, а в самой сути нашего строя жизни. И в людях. С таким народом, как наш, ничего другого получше не построишь. Возьмите, например, постановления высших органов власти за последние десять лет. Разве плохие постановления? Сами по себе — прекрасные. А что из них выходит? Мерзости и ерунда. Понимаете, обидно из-за того, что появляешься на свет только раз, кое в чем начинаешь разбираться, хочешь душу и силы отдать на улучшение, но чувствуешь полную ненужность свою и полнейшее бессилие что-то сделать. И тогда в душе рождается раздражение, а за ним — желание сделать зло. Хоть какое-нибудь зло. Хочется напакостить Им. Кому? Не знаю. Просто Им.

Затрапезный треп есть треп во время еды. Мы, русские, говорит Инженер, по натуре мазохисты. Мы любим страдать и наслаждаться своими страданиями. В этом духе у нас бывают выдающиеся экземпляры. В нашем институте, например, был сотрудник. Ему постоянно не везло. До такой степени не везло, что даже смешно было. Остановимся на улице поболтать, мимо пробегающие собачонки задирают лапу на его брюки. Пролетающие птички делали ему прямо на голову. Купил он новый костюм, вышел в обновке на улицу, а его голуби обделали так, что никакая химчистка не могла потом отчистить. И он настолько к этому привык, что удивляться перестал и принимал как должное. Придем в столовую, ему обязательно в еде попадалась какая-нибудь дрянь. Я не знаю ни одного случая, чтобы ему не попадалась бы муха в компоте или в кефире. Уму непостижимо, откуда они брались. Зима, сорок градусов мороз, а у него в кефире трепыхается полуживая муха! Было отчего прийти в отчаяние и впасть в мистицизм. Но однажды произошло невероятное. Пришли мы в буфет, взяли по паре бутербродов и по стакану кефира. Сели. Он, конечно, по привычке начал муху искать. Искал, искал, а найти не может. Нет мухи! Мы, сказал он в испуге, перепутали кефир. Я твой взял, извини. Ладно, говорю, бери этот стакан. Взял он другой стакан. Шуровал, шуровал, и опять впустую. Нет мухи! Он, бедняга, аж посерел. На другой день мы узнали, что он повесился.

Этот процесс может завершиться полным отмиранием государства только при наличии как внутренних условий — построения развитого коммунистического общества, так и внешних условий — победы и упрочения социализма на международной арене. Пока не построен коммунизм, государство остается необходимым для руководства экономическим и культурным развитием общества, контроля над мерой труда и мерой потребления, охраны правопорядка. Существование империализма на международной арене может заставить даже после построения коммунизма сохранить те государственные органы и функции, которые связаны с обороной задачами защиты мира и безопасности народов.

Время — после Октябрьского переворота. Место — Кабинет Сталина в Петрограде. Несколько столов. Служащие пишут какие-то бумажки. Входят различные люди, одни приносят бумажки, другие уносят. Звонят телефоны, стучат пишущие машинки. Служащие дают лаконичные ответы принимают информацию, отдают распоряжения. Один из посетителей (молодой человек в кожаной тужурке, офицерской фуражке, с наганом) присел на стол.

Служащий. Гражданин, вы мне мешаете работать!