Шрифт:
Наш герой, запертый теперь в подвале крепости при дворце подеста, внимательно глядел на свою бывшую подругу, которая принесла ему эти вести. Он должен был ещё многое сказать Име, прежде чем стража — «друзья церкви» — уведут её от него.
— Има, — тихо сказал он, нахмурив брови. — Передай «десяти дьяволам», пусть двое-трое из них, каждый отдельно, поедут в Неаполь, разыщут моего брата Гаспара и расскажут ему, что произошло. Пусть разыщут и кондотьера Альберинго Джуссиано и поговорят с ним тоже. А я надеюсь что-нибудь сделать здесь. Главное, чего я хочу — это спасти Яндру. Има, передай то, что я сказал тебе, Ринери, Джованни, Ованто, Берардо и Биордо — всем.
Как ни старалась бедная Има скрыть своё горе, когда «друзья церкви» пришли, чтобы увести её, было видно, как она страдает. Она знала, что нет никаких средств, которые могли бы спасти жизнь тем, кто «согрешил», нарушил законы церкви. Ни один правитель, никакая власть не могли им помочь. Сами они должны были погибнуть на кострах, а их жилища, будь то дворцы или крепости, разрушены до основания или сожжены, часто вместе с соседними домами.
Родственники и друзья казненных лишались всех прав. Их изолировали словно прокажённых. Они обязаны были носить «одежду бесчестия». [5] Всё их имущество переходило в собственность церкви. Церковь же была призвана охранять общество от дурных примеров, подаваемых недовольными родственниками казнённых.
5
На груди и на спине этой одежды был изображен большой черный крест.
Има знала, что обвиняемых не спасала от казни даже смерть. В таких случаях выкапывали и сжигали их трупы. Правда, постыдное «признание» могло сохранить им жизнь [6]
В февральское раннее утро 1385 года в Болонье стоял такой шум и крик, словно началось светопреставление.
Самое большое волнение царило в центре города, у дворца подеста.
Ну и суматоха! Ещё не рассвело, а площадь перед дворцом была запружена народом, в темноте, словно в дьявольском танце, метались человеческие тени, галопировали всадники, в многоголосом шуме вдруг выделялись какие-то победные возгласы. Крик, вой, грохот, треск, бряцание оружия, вопли! Город гудел.
6
Только в 1482 году в Испании 17 000 человек подписали «признание». Они предпочли это унижение потому, что хотели жить, хотели избавиться от невероятных пыток, предшествовавших суду! Страшных, ежедневных мучений в течение многих месяцев, до тех пор, пока у них не добивались «признания»…
В первый же год появления святой инквизиции в Испании около 1000 человек было сожжено на кострах, обезглавлено на эшафоте мечом или топором. Людям отрубали руки, ноги или пальцы. А ещё 7000 человек «признали» свою вину и попросили помилования у церкви. Им сохранили жизнь, но для устрашения других соями их чучела. Самих же «раскаявшихся» бросили в подземелья, где они вскоре умерли. У родственников забрали дома и состояние, надели им «одежду бесчестия» и изгнали из города. В Андалузии, в одной только Севилье, за год опустели 5000 домов.
К «легкому» наказанию, как, например, стегание плетью, отрубание конечностей, привязывание к позорному столбу, когда каждый проходящий имел право плевать в осужденного, было приговорено 97 000 человек.
В течение одного года только в Испании были обречены на гибель и вечный позор тысячи семейств. В Испании по приказу церкви было проведено также крещение евреев и мусульман.
Фердинанд Католик в 1492 году выслал из Испании всех евреев, не пожелавших принять христианское вероисповедание. Было изгнано 170 000 семейств — около миллиона человек. Тысячи людей погибли в пути от отчаяния, голода, жажды, холода, во время штормов в Средиземном море, от дурного обращения с ними моряков-христиан. Часто их нарочно топили в море, чтобы воспользоваться жалкими крохами, которые те имели.
ещё хуже святая инквизиция обошлась с испанскими мусульманами. Они были объявлены «вероотступниками», то есть, другими словами, смертниками, которых ожидали страшные пытки, а затем смерть на костре.
Но государство взяло их под защиту, и церкви пришлось «оказать им снисхождение». Людей погрузили на корабли и отправили в мусульманские страны.
Посмотрим, однако, как им удалось доехать: из первой партии в 140 000 человек более 100 000 погибли от голода и жажды. Сами мусульмане считали мавров — испанских мусульман — католиками и европейцами. Но католическая церковь обрекла их на смерть, а король изгнал из страны как мусульман. Кроме погибших по упомянутым выше причинам, тысячи были уничтожены экипажами кораблей, на которых перевозили этих людей. Мужчин убивали на глазах женщин. Жен и дочерей брали себе в наложницы, а потом когда они надоедали, топили их в море и выбирали новых.
Около трех миллионов мавров и евреев было уничтожено в Испании [63].
Общеизвестна история французского рыцарского ордена тамплиеров, уничтоженного королём и папой Климентом V для того, чтобы воспользоваться богатствами этого ордена.
На орден были возведены клеветнические и нелепые обвинения: преклонение перед дьяволом, отречение от Христа, разврат, детоубийства! Государственное и церковное «правосудие» пришло в движение. Палачи начали своё дело. Архиепископы Сены, Роны и Руана вместе с провинциальными епископами приняли решение: если обвиняемые будут впоследствии отказываться от признаний, сделанных под пытками, это должно расцениваться как повое впадение в ересь, вероотступничество, отречение от Христа, и они все равно должны быть сожжены на костре.
Рыцарей после страшных пыток поднимали на костры по пятьдесят человек и больше и заживо сжигали. Монахи и «святые отцы» западной церкви так умело обставили все, что народ считал сожжение делом совершенно справедливым и питал такую ненависть к тамплиерам, что даже трупы их осквернялись. Люди раскапывали могилы, доставали останки и снова сжигали их, а пепел разбрасывали по ветру.
Рассказывают, что Яков Моле, великий магистр ордена, прежде чем его охватило пламя костра, обратился к папе, приглашая его через сорок дней встретиться пред очами божьими, а короля — через год. Судьба ли это? Но странно, что через сорок дней после сожжения на костре Якова Моле умер папа, а через год — король.
В огромной толпе мелькали искажённые лица вооруженных людей, причем в качестве оружия использовались и стилеты, и сабли, и дубинки, и доски, и ножи всех видов, вплоть до кухонных.
На пути люди эти встретили немало препятствий, преодолели их и, ворвавшись в город, были беспощадны. Это импровизированное, пестро вооруженное «войско», возглавляемое группой людей с обветренными, почерневшими от загара лицами, рвалось в бой, как стая голодных, кровожадных волков.
Один из вожаков, красивый, смуглый молодой человек лет двадцати пяти, был самым неудержимым. Саблей он расчищал себе дорогу, быстро поднимаясь по лестнице. Он первым взбежал на второй этаж крепостной башни дворца и нанёс сильный удар саблей одному из «друзей церкви», который с группой своих подчинённых стоял у лестницы, преграждая ему вход.
— Где Яндра делла Скала? — крикнул молодой человек.
Уже целый месяц наш герой был на свободе (правда, ему приходилось скрываться в Болонье). Ему удалось убежать, не воспользовавшись даже маленьким напильником, который вместе со стилетом принесла ему в пироге Има. На следующий день после её прихода, когда один из «капитанов святой Марии» подошел к камере, Косса пригнулся у дверей, а когда тот заглянул в окошечко, отыскивая глазами арестованного, быстро вскинул руки, одной крепко обхватил шею «капитана», а другой заткнул ему рот. Сильно сдавив горло тюремщику, он подождал, пока тот потерял сознание, и отобрал у него ключи. Открыв дверь, Косса втащил тело в камеру, поспешно стал раздевать его, чтобы завладеть одеждой «капитана святой Марии», но не успел.
Послышались шаги, и чей-то голос окликнул «капитана».
Будущий папа решил, что колебания тут не к месту. Он выскочил из камеры, взмахнул стилетом и вонзил его прямо в сердце новому «счастливцу». Приволок и его в свою камеру. Потом разделся и вместо «формы», в которую его одели месяц назад, натянул на себя одежду «крестоносца».
Спрятав стилет и напильник в складках платья, он опустил капюшон низко на лоб, с деланным спокойствием поднялся по лестнице, вышел из башни, пересек двор, миновал большой зал дворца, тот самый зал, в котором через двадцать пять лет был созван конклав, провозгласивший его папой [9], вышел на площадь и вскоре затерялся на улицах Болоньи.
Он не остался в доме Имы, потому что здесь в первую очередь стала бы искать его святая инквизиция. Он только сообщил девушке о своём побеге. Не остановился он и ни у одного из своих приближённых. Он не ночевал в одном доме две ночи подряд. У одних он проводил утро, у других — вечер, у третьих — ночь. Он знал множество уединённых убежищ. И у него были тысячи сторонников среди студентов Болонского университета.
В один из дней он встретился с «адмиралом», своим братом Гаспаром Коссой. Они обнялись, и Гаспар, посмеиваясь, рассказал Балтазару, как он и его пираты (с ним было сто двадцать человек, остальные ожидали его на корабле в порту Виареджо) обманули стражу и проникли в город. По пути в город они нагнали стадо овец, коз и коров. Узнав у пастухов, кому те гонят скот, пираты сошли с лошадей, связали пастухов, бросили их связанными в какую-то хижину и, пряча лошадей среди стада, двинулись к городу. Под вечер, незадолго до закрытия городских ворот, они проникли в город, а скот отправили владельцу. Гаспара встретили представители студентов.
— Можно покончить с этим делом сегодня же ночью? — спросил Балтазара старший Косса.
— Альберинго Джуссиано дает сто человек на десять часов и просит за это две тысячи скудо, — ответил наш герой.
— Он их получит.
Балтазар достал разработанный им план и показал брату.
— Ночью мы должны собраться на площади у дворца подеста. Там, в башне, её тюрьма. Туда придет около тысячи моих друзей студентов, самых смелых и сильных. Они будут вооружены. А ещё три-четыре тысячи будут разгуливать неподалёку, чтоб помешать городской охране, если ей вздумается помочь людям «святой службы». Но её все ненавидят. Джуссиано уверен, что ни подеста, ни гонфалоньеры не будут мешать. Они бросят на произвол судьбы «друзей церкви», потому что терпеть их не могут.