— Нет, не Суинберн. Это был Претендент Тичборн.

— Бог мой, — воскликнул Мильнс: — определенно, этот тип наступил на осиное гнездо!

— Да, притом он продолжает его топтать. Мы сумели выбраться оттуда, но потом, по пути в клуб, на нас напала какая-то шлюха.

Все расхохотались.

— Но, конечно, бизон Бёртон не дал себя избить?

— Уверяю тебя, мне было не до смеха! И давай без «бизона», если не возражаешь.

— Она почти обезумела, — перебил их Суинберн, — и хлестала нас кнутами! — Он усмехнулся и вздрогнул от удовольствия.

— Как же тебе удалось вывести ее из себя, мой мальчик? — полюбопытствовал Мильнс.

— Держу пари: попользовался бедной девочкой — и не дал даже шиллинга! — гоготнул Бендиш.

— Ничего подобного, — буркнул Бёртон, — мы ехали сюда, и нас схватили прямо посреди улицы, безо всякого повода.

— Грязные люмпены сошли с ума! — отрезал Мюррей, только что вошедший в комнату с тазом горячей воды в руках и с белыми полотенцами на локтях. — Всё это дело рук Претендента Тичборна.

— Мильнс только что говорил об этом, — согласился Брэдлаф.

— Претендент стал какой-то марионеткой, — продолжал Мюррей, — для низших классов он воплощает всё плохое в аристократах и всё хорошее в рабочих, притом в весьма утрированной форме. Явный абсурд!.. На, оботри кровь с лица: ты ужасно выглядишь!

— Мне кажется, — сказал Бёртон, — что это чудище не набрало бы такой силы, если бы общество было против. Генри, налей еще стакан портвейна, если тебе нетрудно: первый я проглотил залпом и не распробовал. — Бёртон взял полотенце, смочил его уголок в воде и протер лицо. Потом он взглянул на Мильнса: — На самом деле, мы здесь как раз из-за Претендента. Каким-то образом он обзавелся телохранителями из «развратников». Ты не знаешь почему?

— Неужели? — удивился Мильнс. — Мне это кажется очень странным.

— Мне тоже. А что вообще поделывают «развратники»? И кто теперь их новый предводитель?

— Хм-м, боюсь, я знаю довольно мало… Секта окружила себя завесой секретности: до сих пор она никогда не была настолько законспирированной. Насколько я знаю, их новый предводитель русский, и прибыл он в начале февраля. Кто он и где остановился — на эти вопросы у меня нет ответов.

— Он? Или она? — уточнил Бёртон.

— Не могу сказать… Женщина? Это кажется невероятным. Но одно я знаю точно: с тех пор как появился этот таинственный лидер (неизвестного нам пола), «развратники» стали устраивать спиритические сеансы.

— А вот это уже интересно! С кем же из покойников они пытаются пообщаться? Быть может, с Лоуренсом Олифантом? Или с Генри Бересфордом? [115]

— Не знаю, Ричард, но если они и в самом деле беседуют с усопшими, то, скорее всего, нес их бывшими предводителями.

— Почему?

— Потому что «развратники», которые были действительно близки к Олифанту и «Безумному маркизу», [116] в последние месяцы покидают секту: новый режим усердно избавляется от сторонников старого.

— А кто близок к новому предводителю? Ты можешь назвать имена?

Мильнс на мгновение задумался, потом пожал плечами:

— Я бы помог тебе, Ричард, но я не знаю никого из этой новой толпы.

— А нет ли там парня по имени Бойл или Фойл? — спросил Суинберн. — Такой высокий, сутулый, с длинной бородой и в очках с проволочной оправой.

Мильнс покачал головой:

— Не припомню такого.

— Может быть, ты имеешь в виду Дойл? — спросил Брэдлаф.

— Не знаю. А что, похож?

— Под описание подходит, и он, несомненно, «развратник». Он был на вечеринке у меня дома несколько месяцев тому назад. Прямо перед Рождеством. И ты там был, пьяный в стельку. Правда, и я тоже, если откровенно.

Суинберн картинно вскинул руки:

— Я был у тебя дома?

Брэдлаф хихикнул:

— Неудивительно, что ты ни черта не помнишь, поскольку набрался задолго до того, как появился у меня! Как только мой лакей открыл дверь твоей кареты, ты тут же шлепнулся лицом на брусчатку, а твой цилиндр закатился в сточную канаву. Впрочем, если это тебя утешит, Дойл — гораздо худший пьяница, чем ты.

— Ничего не знаю о нем! — фыркнул Бендиш. — Было время, когда… — он запнулся: Бёртон крепко сжал его руку.

— Извини, Том, но это может оказаться очень важно! Скажи, Брэдлаф, этот парень, Дойл, кто он такой?

— Иллюстратор из Эдинбурга, Чарльз Альтамон Дойл; он брат моего друга Ричарда Дойла, тоже художника. Ты, вероятно, видел его картины: он довольно известен. [117] Чарльз, напротив, настолько не от мира сего, что не хочет никому о себе рассказывать. Он ужасно мнительный тип: всегда в мрачном настроении и в постоянной депрессии — мне кажется, именно поэтому он и пьет. Настоящая трагедия. У него молодая жена и бог знает сколько детей, которых надо содержать, но он пропивает буквально всё, что зарабатывает. Обожает красное бургундское и не остановится ни перед чем, чтобы его добыть; а если его нет, то пьет всё, что только может достать. Ходят слухи, что однажды, оказавшись в таком отчаянном положении, он выдул бутыль политуры для мебели.