Шрифт:
— Ты вкусно целуешься.
— Я чищу зубы каждый день, по два раза.
— Очень хорошо. Еще надо есть много яблок. Именно благодаря яблокам у Евы были здоровые зубы. — «Боже, — подумал он, — что за плоская шутка».
Карин искоса посмотрела на него:
— А с фрау Вибан вы так же быстро разобрались, герр дантист?
— С фрау Вибан? — переспросил он ошеломленно.
— Да, не пытайтесь выглядеть невинно. Я свои глаза не в кармане ношу. Я хорошо видела, как вы вчера с ней говорили, во время обеда и потом.
— И где же ты вчера сидела?
— Почти напротив вас, но вы никого, кроме нее, не видели. Когда вы вышли, она почти сразу вышла за вами, а ваш друг — вы еще назвали его «взломщиком» — последовал за ней. Чудесный конгресс. А от нас эта фрау Вибан требует «приличного поведения».
Коринф погладил ее по шее.
— Я и думать забыл о фрау Вибан, Карин.
— Зато мне о ней забывать нельзя. Если она увидит, как я здесь сижу… Вы лучше руку свою уберите.
Коринф накрыл ладонью ее руку и спросил:
— Завтра в котором часу?
— В одиннадцать? У Цвингера?
— Хорошо. У меня машина.
— Руку уберите.
Кладбище пигмеев. Грот у океана. Широкие ряды черепов, одни поверх других, на некоторых еще сохранились куски плоти и кожи, безграничное пространство, до самого горизонта. На секунду эта картина породила внутри у Коринфа бездонную тишину — тут сверкнула, пронзая его насквозь, пугающая ясность, но на такой краткий миг, что он это позабыл в ту же секунду. Камера старательно работала, показывая некоторые челюсти. Мертвая голова пигмея с сохранившимися волосами, белая, цивилизованная рука, украшенная перстнем с печаткой, взяла нижнюю челюсть и повернула ее перед объективом.
Через несколько минут Коринф наклонился к ней и прошептал:
— Карин, тебе фрау Вибан вчера вечером не звонила?
— Вчера вечером? Да, около девяти, профессор еще не кончил лекцию, меня вызвали.
— Что ей было нужно?
— Все-таки она вас интересует?
— Нет, это связано с другими делами.
— Из-за Будапешта.
— Что случилось в Будапеште?
— Не знаю. Ничего особенного. Какой-то скандал. Уличные мальчишки подожгли музей. Сегодня утром это было в газете.
Коринф подумал: «Купить газету».
Гном восьмидесяти лет, похожий на дикую свинью, поощрительно улыбался участникам конгресса. И делегаты задумчиво разглядывали его беззубый рот.
ШТОРМ
Участники конгресса группами покидали ресторан и направлялись в концертный зал. Коринф, полусонный от обильной еды и вина, ждал Хеллу у стойки портье. После полуденного перерыва они еще не говорили. Она была все время чем-то занята, обедала за другим столом, с русскими, много хохотала, чокалась и ни разу не посмотрела на него; но после обеда, проходя мимо, попросила Коринфа подождать ее. Ничего хорошего Коринф не ожидал. Карин он избегал, как и обещал, а Шнайдерхан больше не показывался: верно, повесился на подтяжках на том дереве, среди развалин.
Докуривая последнюю «Лаки страйк», Коринф смотрел на выставленные у киоска газеты, и сообщение из Будапешта [40] привлекло его внимание. Он купил газету и нашел на первой странице короткий отчет о беспорядках: воодушевляемые фашистами, бывшими сторонниками Хорти [41] , подпольщики вышли на улицы, были совершены нападения на представителей власти, подожжен музей; восстание практически подавлено, главари будут, вне всякого сомнения, строго осуждены народом. И больше ничего. Он стал читать скучнейшую статью о конгрессе в Дрездене (ни слова о его вчерашнем бегстве, но его имя упомянуто наравне с русскими), и тут появилась Хелла.
40
Имеется в виду восстание в Венгрии осенью 1956 г., когда премьером страны стал Имре Надь, разрешивший свободные выборы и потребовавший вывода советских войск из Венгрии. Восстание было подавлен, Имре Надь арестован и в 1958 г. казнен.
41
Миклош Хорти (1868–1957) — регент Венгрии с 1920 г.; ради увеличения территории Венгрии за счет земель Словакии и Румынии вступил в союз с Гитлером. В 1942 г. начал сепаратные переговоры с союзниками; в конце войны попал в руки американцев, находился в заключении до конца 1945 г. После освобождения поселился в Португалии.
— Пошли?
Было холодно и сыро, но дождя не было. Хелла молча шла с ним рядом; на лице ее застыло точно такое же выражение, с каким она вчера сказала Людвигу: «Вы считаете, что мы должны проводить меньше конгрессов?»
«Разбиться насмерть, — думал он, — и в сумраке вспоминать высоченную гору обломков, мимо которой проехал днем на машине».
— Что это там? — спросил он, чтобы хоть что-то сказать.
— Церковь Богородицы, — ответила Хелла, не поворачивая головы. — Одна из самых знаменитых церквей в стиле барокко. Еще Гете о ней писал. Тысячи людей спрятались от бомбежки под сводами ее подвалов, и церковь рухнула им на головы. Многие хотят оставить руины нетронутыми, как памятник погибшим.
Снова этот голос экскурсовода. Она, конечно, видела его с Карин. На улице было тихо; в развалинах дети развели костер. Он помолчал, потом начал тихонько насвистывать.
— А что, в Америке никто не носит пальто?
Попытка к примирению?
— Что с тобой происходит? — спросил он; она не ответила. — Я спросил что-то.
— Об этом я должна была бы спросить тебя. — Она отвернулась. — Ты подлец, подлец…
Он был уверен, что она плачет. Легкая улыбка мелькнула на его лице, он попытался обнять ее, но она оттолкнула его.