– Фу, теперь будет легче, - сказал Жорка, и они с Сакуровым пошкандыбали по железнодорожной колее.

– Слушай, ты вот водку жрёшь и – ничего? – спросил Сакуров.

– В смысле?

– Ну, ничего не мерещится?

– Ещё как мерещится.

– А что тебе мерещится?

– Будто с самим дьяволом общаюсь.

– Силён! – восхитился Сакуров. – А я всего лишь с домовым…

Сакуров невольно осёкся, поняв, что проболтался.

– Чё ты заткнулся? – усмехнулся Жорка. – Поди, домовой велел никому о себе не рассказывать?

– Велел, - признался Сакуров, - косвенно.

– Косвенно, это как бы намекнул, что, дескать, если ты проболтаешься, то он прекратит с тобой всякие сношения?

– Что-то вроде.

– Не ссы. Меня мой тоже стращал, да я о нём не тебе первому рассказываю, а всё равно продолжаем общаться.

– В деревне кто-нибудь знает?

– С ума сошёл? Можно было бы Петьке рассказать, да Петька сам спьяну всё, что хочешь, разболтает. Представляешь, если до Семёныча дойдёт?

– Представляю. Интересно, а ему чего-нибудь мерещится?

– Конечно, мерещится. Но что-нибудь попроще даже твоего домового. Обыкновенные зелёные черти, например. Или полуголые бабы в белом, которые перекидываются в бодливых коз или говорящих свиней. Только он из-за своей непомерной гордыни ни одной собаке про то не расскажет.

– Как ты думаешь: э т о нам только мерещится или о н и существуют на самом деле?

– Раньше я просто посмеялся бы над тобой, - ответил Жорка, - а последнее время и сам задаюсь похожим вопросом.

– Вот хорошо, что хоть с тобой можно поговорить, - благодарно пробормотал Сакуров.

– Пришли, - сказал Жорка. – Объясняю задачу. Здесь высота насыпи составляет метров пять, брус лежит внизу. Мы спускаемся вниз, ты цепляешь его клещами и тащишь, соответственно, вверх. Я упираюсь сзади и толкаю его туда же. Понял?

– Понял. Самогонку когда пить будем?

Сакуров спросил, и ему стало стыдно. Но стыд улетучился моментально, а желание выпить осталось.

– Как получится, - буркнул Жорка и полез вниз.

– А почему железнодорожники брус вниз побросали? Он им что, уже не понадобится?

– Понадобился бы. Только железнодорожники просят за брус в три раза дороже его реальной цены, а желающие приобрести хотят купить его в три раза дешевле. Понял?

– Угу…

Когда они подняли на насыпь пятый брус, в процесс его добывания вмешался отставной железнодорожник, не поленившийся вытащить свою дряхлую задницу из постели и припереться на «производство» вместе со своей собакой. Собака, поджав хвост, визгливо лаяла, а железнодорожник грозился вызвать милицию.

– Здоров, тёзка, - приветствовал его Жорка, вылезая на насыпь. – Чего шумишь – не узнал?

– Какой я тебе тёзка? Чево это не узнал? Чево это ты тут будешь указывать мне, шуметь или не шуметь? – раскипятился старичок под аккомпанемент своей собачонки. – А вот я милицию…

– Видал? – спросил Жорка, кивнув головой в сторону старичка. – Отчаянный мужик. Один прёт против двоих и – хоть бы хны. Слышь, Егор Васильич, ты милицию как звать собираешься: кричать будешь или по сотовому позвонишь? (19)

– А чево это хны? А чево это отчаянный? Да сегодня не докричусь, завтрева схожу в участок и сдам вас, ворюг: зачем это вы народное добро расхищаете?

– Народное! – присвистнул Жорка, после чего собака трусливо метнулась в придорожные кусты. – Теперь всё добро капиталистическое. А это…

Жорка смачно плюнул в сторону сваленного бруса.

– …Один хрен сгниёт.

– Не твоя забота! – продолжал кипятиться старичок.

– Ладно, общественник, успокойся. Выпить хочешь?

– Выпить? Хочу. А это ты, что ли, Жорка?

– Ну, слава Богу, узнал.

– Чево ж мне хорошего человека не узнать? Чё выпить-то? Самогонка?

– Она.

– Это хорошо, потому что самогон у тебя знатный. Или ты какой другой принёс?

– Да нет, всё тот же.

– Тогда чё мы тут зря лаемся? Давай, да я пойду, а то время позднее.

– На.

– А сколько ты бруса взять хочешь?

– Если хочешь проконтролировать, тогда останься и посчитай.