В антракте я снова увидел их. Когда я случайно заглянул в мужской туалет, чтобы проверить щиток аварийного освещения, оба господина, стоявшие возле умывальника, мгновенно разошлись в разные стороны. Первую пришедшую в голову мысль, что у одиноких мужчин могли быть и другие причины устраивать рандеву в туалете, я тут же отбросил: в этом случае им не нужно было притворяться, что они незнакомы, – законы в ФРГ на этот счет давно уже не так строги.

После представления (к этому времени почти вся остальная публика разошлась по домам) оба упорно продолжали сидеть с бокалами пива, причем за разными столиками. Было совершенно ясно: они ждут, когда я останусь с ними в театре один на один. Я рассказал моему другу Фердлю о своих подозрениях, и он тут же согласился незаметно спрятаться где-нибудь в зрительном зале, чтобы в случае необходимости оказать мне поддержку или выступить в роли свидетеля.

И вот не успели уйти последние зрители, как оба сортирных заговорщика враз, как по команде, поднялись с мест, подошли и обратились ко мне, теперь уже вместе, не скрываясь:

– Прекрасный у вас театр, господин Киттнер. Нет, правда, вам можно только позавидовать. Но, как мы слышали, у вас финансовые затруднения?

– Это верно. Хотя билеты и хорошо раскупаются, мы из долгов не вылезаем. Театр себя почти никогда не окупает, это известно. Но другие получают субсидии, а мы нет…

В то время мне часто приходилось говорить на эту тему.

– Да, да, ваши трудности нам известны. А у вас, что же, нет ни одного мецената? Каких-нибудь частных лиц, которые помогают, дают деньги?

Есть, конечно, но они помогают больше идеями или как рабочая сила.

Ясно, они хотят выведать, кто входит в круг друзей ТАБа выявить тех, кто «скрывается за кулисами».

– Но вам же нужны деньги, – продолжали шпики участливо. – Вам нужен кто-то, кто в состоянии выложить наличные. А вы согласились бы иметь какого-нибудь покровителя? Я имею в виду такого, который действительно может помочь?

У меня мелькнуло подозрение, но я его тут же отогнал: настолько глупыми не могли быть даже эти типы.

– Конечно, – ответил я, – если бы такой меценат не стал покушаться на мою независимость, вмешиваться в содержание программ, тогда – пожалуйста, пусть вносит свои пожертвования.

– А деньги от государства вы приняли бы?

– Ясное дело. Именно за дотации мы сейчас и бьемся с земельным правительством. В газетах полно сообщений об этом.

И я начал долго и подробно объяснять, почему дотации для театров, по моему мнению, не должны рассматриваться как некое вознаграждение за примерное политическое поведение. Ничего, пускай послушают, может, что и поймут.

– В таком случае вам, вероятно, безразлично, из какого кармана брать деньги?

– Ну разумеется. – Мое подозрение снова усилилось. Неужели они действительно настолько наивны? Хотя, впрочем, может и так. И тут они заговорили открытым текстом:

– Значит, тогда, рассуждая теоретически, вы приняли бы пожертвования и от ведомства по охране конституции?

Ушам своим не веришь: официальное предложение. Нет, полуофициальное. Вышвырнуть бы их за дверь! Но хотелось разузнать побольше подробностей, и я продолжил диалог.

– Пожертвования от ведомства по охране конституции? Нет, это совершенно исключено. Да и чем я мог бы быть ему полезным? Я же никаких секретов не знаю.

– Что вы, что вы, господин Киттнер, – успокоил меня говоривший, – мы рассуждаем чисто теоретически. Предположим, им от вас вообще ничего не нужно. Они просто поддерживают вас деньгами и не требуют взамен никаких услуг, тогда как? Они ведь совсем не такие, какими их обычно изображают, там ведь тоже сидят люди. И поверьте мне, они вовсе не против политической сатиры. Только так и должно быть в условиях нашей демократии. Ведь согласитесь: то, что делаете вы в своем кабаре, – тоже невозможно без изучения людей.

До сих пор удивляюсь, как мне удалось сохранить выдержку, когда эти субчики пытались сделать из меня большего дурака, чем они сами.

– А вы что же, из ведомства по охране конституции?

– Мы оба сугубо частные лица.

Это было последним доказательством. Я еще ни разу не встречал человека, который бы сам себя именовал «частным лицом»: какую-нибудь профессию имеет каждый. Эта парочка тоже. И теперь было совершенно ясно, какую.

– В таком случае скажу вам совершенно откровенно: с ведомством по охране конституции я принципиально не вступаю ни в какие сделки. Я кабаретист, а не филер.

И кроме того, если бы я взял от них хотя бы одну марку, то сразу дал бы им возможность шантажировать меня. Я так рассердился, что в голову не пришло ничего другого, кроме цитаты из собственной программы: «Вероятно, только юморист мог додуматься назвать именно эту контору ведомством по охране конституции».

Но провокаторы не дали себя спровоцировать. Вероятно, они были не такими уж глупцами, но нахалами и циниками – наверняка. Почему бы в самом деле не сделать заход? Попытка не пытка – вероятно, так рассуждали они, все на свете имеет свою цену. Выдержка, во всяком случае, им не изменила.