Цитирование авторитетов в «Клубе Вольтера» было повальной эпидемией. Цитировали всех подряд: Маркса и Прудона, Бернштейна и Ленина, Энгельса и Лассаля, Мао Цзэдуна и Розу Люксембург, Бакунина, Бебеля и Либкнехта. Делалось это с единственной целью – подкрепить свои рыхлые революционно-романтические теории. Часто при этом решающую роль играла манера, а не содержание выступлений. Умение цитировать наполовину обеспечивало успех дела. Я знал одного из руководителей ганноверского ССНС (он не терпел, когда ему возражали), который буквально изо дня в день менял свои политические убеждения в зависимости от того, какую книгу он только что прочитал – Бакунина или Троцкого. Во время дебатов мы иногда могли сказать ему в глаза, какую книгу он прочитал предыдущей ночью.

Как-то в зале для собраний проходила ожесточенная дискуссия. На этот раз большинство принадлежало сторонникам «антиавторитарного» крыла. Я попросил слова.

«А тебе лучше заткнуться!»

Ничего плохого не имелось в виду, таков был жаргон антиавторитарной публики («Ступай трепаться в своих кружках!»).

Я попросил разрешения кое-что зачитать вслух. Неожиданно антиавторитарные великодушно пошли навстречу моему скромному желанию.

Я начал зачитывать пассажи из тоненькой брошюрки. Сразу же после первой страницы раздались выкрики: «Реакционер!», «Предатель рабочих!», «Ревизионист!», «Контрреволюционер!!!»

У меня вырвали брошюру из рук и лишили слова. Один из учащихся-«революционеров» завладел ею с целью громко объявить автора и название «реакционного издания» и подвергнуть меня новому потоку ругани. Однако, бросив беглый взгляд на обложку, он сунул брошюру в карман пиджака и перешел к следующему пункту повестки дня.

Работа называлась «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», ее автором был В. И. Ленин.

Ганноверский ССНС тоже вел свою «кампанию среди рабочих». Студенты раздавали листовки перед предприятиями. Под обозначением организации – ССНС – был призыв: «Товарищи! Коллеги!», а затем с первых же строк – рассуждения о «правом позитивизме и классовой юстиции», достоинства которых ставились под сомнение.

Таким канцелярским немецким языком эпохи кайзеровского судопроизводства, каким все это было написано, нельзя было, конечно, завоевать симпатии рабочих. Я договорился с представителями ССНС, что буду «переводить» их словоизвержения, продиктованные добрыми намерениями, на общедоступный язык, добавляя туда ряд конкретных формулировок. Сотрудничество развивалось мучительно, поскольку товарищи зубами и ногтями вцеплялись в каждую буковку своего произведения, состоявшего из набора искусственной профессионально-социологической лексики.

Порой мы часами спорили по каждому предложению, которые я отвергал, потому что никто бы их не понял. ССНС единодушно настаивал на сохранении в неприкосновенности очередной ошибочной структуры предложения, мотивируя свое упрямство ссылками на политические и социологические принципы, не подлежащие корректировке. К сожалению, причиной спора порой оказывалась самая элементарная ошибка, возникавшая при переписке текста с оригинала. Стратеги попросту пропускали какое-нибудь слово, но всякий раз уверяли, что сделано это-де умышленно, по идеологическим соображениям. После этого я больше не получал заказов на редактирование.

В результате длительных переговоров нам удалось организовать дискуссию между ганноверскими рабочими – членами профсоюза «ИГ металл» и ССНС. Собрание проходило в воскресенье, в первой половине дня, в конференц-зале. Около 20 рабочих и примерно столько же студентов уселись друг против друга, обе стороны объявили о своем намерении поближе узнать друг друга. Вскоре у рабочих уже вроде затеплился интерес к студенческим проблемам. После этого шеф-идеолог ССНС (то ли он накануне опять начитался Мао или, может, Троцкого?) выступил с пламенным докладом о необходимости «перманентной революции». По окончании возвышенных речей один из рабочих завода «Фольксваген», член профсоюзного производственного совета, решился задать вопрос: «Коллега, один вопрос: что, собственно, означает слово "перманентный"?» Ответом было долгое и громкое ржание молодых студентов. Покрасневший и смутившийся рабочий поспешил выйти в туалет.

Четверть часа спустя дискуссия увяла и больше никогда не возобновлялась.

Во время одной из демонстраций в поддержку Вьетнама мы собирали пожертвования в пользу Фронта национального освобождения Южного Вьетнама. Картонные коробки с собранными монетами и ассигнациями были поставлены затем в фойе клуба. Вдруг один из лидеров ССНС сунул в коробку руку и выгреб из нее пригоршню монет. «Ну, теперь после трудов праведных перво-наперво принесем себе ящик пива». У него это прозвучало как что-то само собой разумеющееся.

Мы с Кристель энергично запротестовали против попыток использовать пожертвования не по назначению (или, говоря точнее, против воровства).

Тип только криво ухмыльнулся в ответ. «Чего вы хотите? Мы же здесь являемся ганноверским Вьетконгом». Только с помощью двух товарищей от «Социалистической немецкой рабочей молодежи» [14]нам удалось, под угрозой физического воздействия, вынудить его вернуть добычу.

Однажды вечером в клубе появился какой-то господин и начал с интересом рассматривать выставку политического плаката. Было заметно, что особое впечатление на него произвел фотомонтаж, изображавший канцлера Кизингера, фигуру одиозную из-за его нацистского прошлого, обменивающегося рукопожатием с Гитлером. Как прикованный, он долго стоял перед коллажем. Наконец он обратился к Кристель: «Вообще-то говоря, не стоит так обижать фюрера, но я куплю этот плакат».