К слову сказать, когда я в других случаях задавал подобный же вопрос, то всегда получал ответ: «Как частное лицо». Однако я хотел до конца использовать предоставившуюся мне возможность просветить публику в вопросах деятельности тайной полиции. «Если вы здесь по службе, то напрашивается еще один вопрос. Ведь вы же из уголовной полиции и, следовательно, ваше дело – заниматься раскрытием преступлений. Так скажите, имеются ли какие-то обоснованные подозрения, что у меня в театре происходят уголовно наказуемые деяния, или это против меня ведется расследование?»

На это господин неторопливо ответил: «Успокойтесь, господин Киттнер, ничего подобного. Это обычный контроль. Полицай-президент весьма интересуется всем, о чем говорят на сцене кабаре».

Публика забушевала. Люди хорошо поняли значение слов «обычный контроль». Это было подтверждением того, что слежка ведется постоянно.

Разумеется, в зале были представители местной прессы, и вся история на другой же день попала в газеты. Дело было расценено так, как оно того и заслуживало: политический скандал. Программа «Миттагсмагазин» радиостанции «ВДР» хотела организовать из Дюссельдорфа прямую трансляцию дискуссии между министром внутренних дел земли Северный Рейн-Вестфалия Вилли Вайером и мною. Министр – представитель либеральной партии, но сам ни в коем случае не либерал – сначала пообещал, но за день до дискуссии все-таки отказался принять в ней участие: он-де должен быть в это время на одном торжественном мероприятии в каком-то заштатном городке. Разумеется, я выразил в открытом письме, адресованном министру внутренних дел, протест против «обыкновенной» слежки. В своем ответе министр оправдывался, говоря, что слежка была организована не против меня, а против устроителей вечера – группы лиц, уклоняющихся от военной службы. Это меня, конечно, не утешило.

«Но чтобы исключить в будущем возможность подобной путаницы, я приказал сотрудникам полиции прекратить посещение кабаре по делам службы…» – заверил министр.

Правда, несколько недель спустя во время моих гастролей в городе Люденшайде, относящемуся к сфере деятельности того же самого министра, два господина в классических кожаных пальто предъявили в кассе свои служебные удостоверения и потребовали бесплатные билеты. Разумеется, я настоял на том, чтобы они заплатили за вход. Этим я хотел подчеркнуть, что мое учреждение и без того нуждается в государственных дотациях.

До сегодняшнего дня я не знаю, было ли появление двух прихлебателей сознательной провокацией или просто бессовестным проявлением бюрократической тупости. Во всяком случае, «замаскированные» представители высших эшелонов власти и в дальнейшем появлялись у меня в партере. Некоторым зрителям они были хорошо известны как постоянные «участники» демонстраций. В моем временном пристанище в Ганновере в «Клубе Вольтера» появился как-то вечером, словно в насмешку, один тайный агент. Он уселся за столик, стоящий на самом видном месте, прямо перед сценой.

Этого типа, который больше всего заботился о своей ухоженной внешности, мы буквально все знали по различным стычкам. Он носил прозвище Джеймс Бонд и выставлял напоказ свое служебное оружие.

Его появление в клубе выглядело театральным выходом: с записной книжкой и карандашом в руке, он явно провоцировал нас. Я просветил ту часть публики, которой он был незнаком, относительно истинного облика красавца, с тем чтобы аудитория поняла, что «его смех или аплодисменты в случае необходимости могут быть использованы против него же самого». Я предложил поставить на голосование вопрос, можно ли господину оставаться в зале или же ему следует удалиться. Как и следовало ожидать, значительное большинство зрителей высказалось за последнее.

Джеймсу Бонду вернули деньги за входной билет, и он ушел, громко восклицая: «Господин Киттнер, вы совершаете большую ошибку».

КАКИМ УДИВИТЕЛЬНЫМ СПОСОБОМ МНЕ ПРИШЛОСЬ УЧИТЬСЯ ЛЮБИТЬ ПОЛИЦИЮ

Когда я однажды в радиоинтервью походя упомянул, что за время моей работы меня арестовывали всего два раза, то получил вскоре официальное письмо от ганноверского прокурора. Он вносил поправку в сказанное мною, утверждая, что я всего лишь однажды был «задержан». Но, оставляя в стороне эти два случая, которые были зафиксированы с учетом всех юридических тонкостей, я могу утверждать, что полиция до сих пор проявляла ко мне, в общем-то незлостному нарушителю порядка, больше внимания, чем к обычному среднему гражданину ФРГ.

О некоторых особенно ярких случаях, когда полицейские в форме и без «принимали во мне участие», я рассказал в других главах этой книги, но именно множество мелких каждодневных событий внушает нашему брату уверенность, что государственный аппарат не обойдет тебя своим вниманием.

Несколько лет подряд я отдавал машину в ремонт своему другу, мастерская которого находилась рядом с полицейским участком. Всякий раз, когда я появлялся во дворе мастерской, туда выходили двое молодых полицейских и завязывали со мной разговор не о боге и белом свете, а о конкретных вещах: о Вьетнаме и Анголе, о запретах на профессии и безработице. По их желанию мы всегда шли в угол двора, который из полицейского участка не просматривался. Впоследствии я встретился со своими партнерами по дискуссии во время одной из демонстраций, они были в полном боевом снаряжении и находились по другую сторону баррикады. После того как дубинки были пущены в ход, я заметил, что их отряд вперед не лез. Вероятно, дискуссии пошли на пользу. Как-то один бывший полицейский написал мне, что он стоял однажды во время демонстрации в цепи прямо напротив меня и что я вовлек его в дискуссию. Этот разговор, писал он, заставил его по-другому посмотреть на свою работу и вообще на политическую ситуацию в ФРГ. Сейчас он учится, хочет стать учителем. Письмо начиналось словами «Дорогой товарищ!».

Но все-таки большинство моих воспоминаний, связанных с полицией, не такие светлые. Однажды в приемной врача к моей жене обратилась молодая женщина: «Вы госпожа Киттнер?» Моя жена подтвердила это.

«Тогда передайте вашему мужу, что он должен поберечься, особенно в позднее время! Видите ли, мой муж полицейский. Он ничего не имеет против вашего супруга, мы оба члены профсоюза. Но он рассказывает, что некоторые его коллеги постоянно говорят, что, если они подловят Киттнера вечером или ночью, они отделают его как следует». Намерения молодой женщины были, конечно, самыми хорошими, но чувства успокоения в нас ее рассказ, безусловно, не вселил.