Тогдашний обер-директор городской управы, хотя и в другой связи, выразился точнее: «Мы просто не могли придумать, как нам выйти из тупика. Теперь можем признаться, что оказались не способными на это». И продолжали таковыми оставаться. В последующие годы отцам города ничего путного так и не пришло в голову, как удержать рост цен за пользование общественным транспортом, зато как подавлять движение протеста… После 1969 года каждое очередное повышение цен за проезд на общественном транспорте эти господа сопровождали своего рода репетицией тотального чрезвычайного положения. Ганновер в этом смысле стал моделью: на его примере учили других, как надо подавлять демонстрации. Иностранным делегациям полицейских всякий раз охотно приводили в пример Ганновер в качестве образца. Начальник полиции, изобретатель «модели», получил вскоре после этого пост главы соответствующего отдела в федеральном министерстве внутренних дел, а позднее возглавил даже федеральное ведомство по уголовным делам.

А Ганновер в 1976 году обогатился одной технической новинкой: в центре города на крышах домов, на столбах и мостах было оборудовано с полсотни видеокамер с дистанционным управлением для ведения круглосуточного наблюдения. (У мониторов в здании полицай-президиума дежурит неусыпная вахта.)

Можно было, конечно, подумать: неплохая система для контроля за дорожным движением. Ничего подобного. Камеры, оснащенные телеоптикой, которая дает возможность беспрерывно следить за пешеходами, «передавая» их от одной камеры к другой, были установлены также в пешеходных зонах и в местах традиционного проведения митингов. Приспособления для монтажа сверхчувствительных микрофонов были сделаны, согласно данным полиции, еще при установке камер. Может, теперь в центре города лучше разговаривать шепотом?

Как писали газеты, в тот день, когда эта техника заработала, шеф полиции заявил, что камеры, мол, можно использовать также и для дорожного контроля. Вероятно, горделиво прозвучало и другое его высказывание: мол, имея такую технику в 1969 году, можно было бы беспроблемно задушить «Красный кружок» в зародыше.

Вот именно. Во время первых выступлений эффект неожиданности и новизны был нашим союзником. Сообщения об этом обошли мировую прессу.

В те дни от Ганновера к другим городам как бы тянулся бикфордов шнур. Акции «Красного кружка» прошли в Гейдельберге и Саарбрюккене. «Не будьте глупее ганноверцев», – скандировали хором демонстранты в Сааре. Люди начали осознавать, что можно (и еще как!) совместными усилиями успешно добиваться поставленных целей.

Но и те, у кого интересы были прямо противоположными, также имели достаточно времени, чтобы проанализировать ситуацию. Вероятно, они пришли к тем же выводам, что и я.

Чтобы добиться успеха, нужно помнить об одной железной закономерности: пока трамваи и автобусы беспрепятственно курсируют, никто из водителей не выставит трафарет с красным кружком на ветровое стекло. Они не видят необходимости оказывать кому-то помощь. Во время повышения цен на проезд в 70-е годы это проявилось особенно отчетливо. У большинства водителей трафарет с изображением красного кружка лежал наготове. Но не более того: трамваи-то ходили…

И еще: когда нет подстраховочного транспорта, блокады едва ли в состоянии оказать нужное действие. Люди ведь должны добираться до работы, ездить за покупками, в кино, возвращаться домой. Да и до места сбора на демонстрацию не всегда можно дойти пешком. Если налажена перевозка на машинах с красным кружком, люди готовы длительное время поддерживать бойкот.

Еще сегодня в Ганновере можно частенько слышать: «Знаете, никогда я так быстро и удобно не добирался до работы и обратно домой, как тогда». И еще: «Во времена «Красного кружка» я по вечерам всегда делал несколько внеплановых ездок. Знакомишься со столькими приятными людьми. Да и, кроме того, хотелось помочь людям».

Такие высказывания, сказать честно, к числу революционных не отнесешь. Тогдашнему министру внутренних дел Рихарду Ленерсу приписывают такие слова: «С горсткой студентов и школьников мы бы быстро покончили, но, когда на улицу вышли рабочие в шлемах и с молотком в кармане, мы поняли: пиши пропало».

Мощные полицейские подразделения, выведенные на улицы, словно на случай гражданской войны, в 70-е годы практически лишили нас возможности влиять на политику ценообразования. Наша стратегия поэтому была направлена на то, чтобы с помощью впечатляющих массовых демонстраций (а они в середине 70-х годов были намного сильнее, чем в 1969 году) наглядно показать недовольство населения и побудить к политическим действиям потенциальных партнеров по коалиции. Короче: мы, несмотря на все мрачные пророчества, наглядно продемонстрировали силу «Красного кружка» и не дали удушить его в зародыше. В 1975 году мы постоянно повторяли друг другу: важно не выступать раньше времени, следует дождаться, пока недовольство населения достигнет своего апогея.

Однако кульминацию мы проглядели и упустили момент. В этом надо честно признаться.

В один из апрельских дней, после многодневных массовых демонстраций вокруг стратегически важной площади Штайнтор, где скрещиваются все трамвайные линии, собралось 40 тысяч человек. Наивысшее число, которое мы когда-либо собирали. Тогда-то и стоило совершить решительный шаг и перенести митинг в центр площади, где он мог превратиться в сидячую блокаду. Во что бы это потом могло вылиться – смотри события 1969 года.

Но, видимо, у большинства сторонников «Красного кружка» после бесконечных хождений по судам и столкновений с полицией, длительных выяснений – разрешается ли проводить демонстрацию возле рельсов или на рельсах – в целом-то правильная стратегия ненасильственных действий вошла уже в плоть и кровь настолько, что они стали придерживаться толкований закона педантичнее, чем это позднее делали даже сами суды. Кстати, вопрос, что должно иметь приоритет – конституционное право на свободное выражение мнений или свободное движение транспорта, – до сих пор не решен окончательно в пользу последнего.