«Какая жалость, что международные запреты на жестокое обращение с военнопленными не применяют к обращению со своими военнослужащими», — подумал Стивен Бачевски, когда ему — в очередной раз! — не удалось удобно устроиться на сиденье, соответствующем военным нормативам, в брюхе «Боинга С-17 Глоубмастер», с его спартанской обстановкой. Будь он моджахедом, он бы запел, как птичка, если бы его хоть на час зафиксировали в таком кресле.

На самом деле Бачевски подозревал, что многими проблемами он обязан своему росту в шесть футов четыре дюйма и тому, что телосложением он напоминал скорее атакующего форварда из американского футбола, чем баскетболиста. Под его рост подходили разве что сиденья первого класса, а ожидать, что американских военнослужащих отправят лететь первым классом коммерческих авиалиний, было все равно, что ожидать, что его, Стивена Бачевски, выдвинут в кандидаты на пост президента. А если бы Стивену вдруг захотелось откровенничать, он еще признался бы, что есть вещи, которые он не любит даже сильнее, чем отсутствие иллюминаторов. А именно — проводить несколько часов запертым в алюминиевой туше, которая с шумом и вибрацией прется по небу. От этого Стивен себя чувствовал не просто запертым, а пойманным в ловушку.

«Ну, Стив, — сказал он себе, — раз уж тебе настолько все не нравится, всегда можно пойти попросить пилота выпустить тебя и остаток пути проплыть самостоятельно!»

При этой мысли Бачевски коротко рассмеялся и взглянул на часы. От Кандагара до Авиано в Италии было примерно три тысячи миль, что на двести миль превышало нормальную дальность полета С-17. К счастью — хотя, возможно, это и не было подходящим словом, — Бачевски попал на редкий самолет, возвращающийся в Штаты почти пустым. Эта птичка отчаянно понадобилась ВВС где-то в другом месте, и потому ей велели вернуться домой в кратчайшие сроки, с дополнительным запасом топлива и всего лишь тремя-четырьмя десятками пассажиров. Это дало самолету возможность долететь от Кандагара до Авиано без дозаправки.

А это означало, что Бачевски ожидает шестичасовой перелет — если, конечно, они нигде не напорются на неблагоприятный ветер.

Бачевски предпочел бы проделать это путешествие вместе со всей своей частью, но ему пришлось задержаться, разбираясь с писаниной насчет возвращения имущества роты. Очередная мелкая пакость, ложащаяся на плечи сержантов. С другой стороны, хотя с комфортом на борту его воздушной колесницы туго, общее время пути будет заметно меньше, а все потому, что под руку подвернулся этот самолет. А если Бачевски и научился чему то за время службы, так это искусству спать где угодно и когда угодно.

«Даже здесь, — подумал он, поерзал, принял несколько более удобную, как он себя убедил, позу и закрыл глаза. — Даже здесь».

Бачевски проснулся оттого, что самолет внезапно и круто повернул вправо. Мастер-сержант попытался сесть ровно и споем неудобном сиденье, но поворот сделался еще круче. Усилившийся вой моторов тяжелого транспортного самолета сообщил Бачевски, что пилот резко прибавил газу, и Бачевски инстинктивно что, если бы он знал причины этого маневра, они бы ему очень не понравились.

Что нисколько не мешало ему все равно желать это узнать на самом деле...

— Внимание всем! — раздался в динамиках внутренней связи хриплый, странно напряженный голос. — У нас небольшая проблема, и мы уходим от Авиано, поскольку Авиано нет на месте.

У Бачевски глаза полезли на лоб. Разум его протестовал и вопил, что человек за микрофоном просто шутит так по-дурацки. Но мастер-сержант знал, что это не так. Слишком уж много потрясения — и страха — было в этом голосе.

— Я не знаю, что за херня происходит, — продолжал тем временем пилот. — Связь дальнего радиуса действия у нас работать перестала, но на гражданской полосе частот идут сообщения об ударах маломощными ядерными зарядами. Судя потому, что нам удалось поймать, кто-то посбрасывал это дерьмо на Италию, Австрию, Испанию и все до единой базы НАТО в Средиземноморье, и...

Голос пилота оборвался, и Бачевски услышал хриплый звук — говоривший пытался откашляться.

— И мы получили неподтвержденное сообщение, что Вашингтон исчез, парни. Просто, блядь, исчез — и все.

Бачевски показалось, будто кто-то вышиб из него воздух. Только не Вашингтон. Вашингтон не мог исчезнуть. Там же Триш и девочки!..

— Я ни хрена не понимаю, ни кто это сделал, ни почему, — произнес пилот, — но нам нужно где-то сесть, и поскорее. Мы примерно в восьмидесяти милях к северо-востоку от Подгорики в Черногории, и я поворачиваю в глубь континента. Будем надеяться, что мне удастся посадить нашу птичку, не разгрохав ее на куски... и что никто на земле не решит, что это дерьмо учинили мы!

Тхикайр стоял на флагманском мостике «Звезды империи» и рассматривал громадные изображения лежащей внизу планеты. Светящиеся значки обозначали города и главные военные базы, переставшие существовать в результате их кинетических ударов. Их было множество — больше, чем Тхикайр рассчитывал. Командующий сцепил руки за спиной и старательно изобразил полнейшее удовлетворение.

«И ты, черт побери, должен быть удовлетворен, Тхикайр. Разнести вдребезги цивилизацию второго уровня меньше чем за два местных дня — это своего рода галактический рекорд».

А причина кроется в том, как напомнил ему внутренний голос, что всякие действия в этом направлении прямо нарушают конституцию Гегемонии.

Командующий удержался и не скривился, но это далось ему нелегко. Когда Тхикайра посетила его блестящая идея, он на самом деле не вполне осознавал, насколько велика эта планета... как там ее называют «человеки»? — Земля? — и насколько плотно населена. Может, он не позволил себе осознать это до конца, потому что в таком случае ему пришлось бы изменить решение?