Потом бросил канистру и вышел в яркий день нового мира, которому предстоит родиться.

Гарднер Дозуа на протяжении двадцати лет был редактором «Журнала научной фантастики Азимова». Кроме того, он издавал ежегодную антологию «Лучшее научно-фантастическое произведение года», которая шестнадцать раз завоевывала премию «Локус» за лучшую антологию — больше, чем любая другая серия антологий, — и которая сейчас представила уже двадцать шестой свой сборник. Он пятнадцать раз получал премию «Хьюго» как лучший редактор года, дважды завоевывал премию «Небьюла» и премию «Сайдвайз» за свои короткие произведения, собранные в сборники «Человек-видимка», «Геодезические сны: лучшие рассказы Гарднера Дозуа», «Удивительные дни: невероятные путешествия с Гарднером Дозуа» и «Утреннее дитя и другие рассказы». Дозуа является автором и редактором более сотни книг; в число наиболее свежих входят роман, написанный в соавторстве с Джорджем P.P. Мартином и Даниэлом Абрахамом, «Бег охотника» и антологии «Галактические империи», «Песни для умирающей Земли» (издано совместно с Джорджем P.P. Мартином), «Новая космическая опера-2» (издано совместно с Джонатаном Стрэхеном) и «Книга драконов: волшебные истории от мастеров современной фэнтези» (издано совместно с Джеком Данном). Гарднер Дозуа родился в Салеме, штат Массачусетс, ныне проживает в Филадельфии, штат Пенсильвания.

Его рассказ переносит нас в странное будущее, где упрямец продолжает вести арьергардные бои, хотя и подозревает, что проиграл не только битву, но и войну.

Клейстерман шел вдоль берега; легкие волны Северной Атлантики набегали на берег и рассыпались кружевом белой пены почти у самых его ног. Кулик бежал параллельно ему, чуть дальше, вылавливая вертящуюся в волнах мелкую добычу. Когда волны отступали, оставляя песок матово-черным, становились видны цепочки пузырьков от зарывшихся в него песчаных блох. Волны пенились вокруг разрушенного каменного мола, наполовину погрузившегося в воду.

Позади миллионы крохотных роботов разрушали Атлантик-Сити.

Клейстерман шаркающей походкой шел мимо водорослей, что сохли за линией прибоя спутанной массой полусдувшихся коричневых пузырей, и посматривал то вперед, то назад вдоль берега. Берег был пустынен. Во всяком случае, безлюден. То тут, то там попадались черноспинные чайки и чайки-хохотуны; некоторые стояли поодиночке, другие — по двое-трое, иные же сбивались в небольшие группки и выстраивались клином. Они тихо стояли на песке и все смотрели в одну сторону, как будто ждали, пока чайка-вожак преподаст им урок летного мастерства. Краб суетливо пробежал сквозь водоросли почти у самой ноги Клейстермана. Выше линии прибоя сухой песок был смешан с бесчисленными обломками ракушек, которые невесть сколько лет дробили волны.

Последние десять тысяч лет, после того как ледник растаял и море поднялось до нынешнего уровня, сюда можно было явиться в любой день — и все было бы тем же самым: набегающие на песок волны, крики морских птиц, суетящиеся крабы, кулики и ржанки, выискивающие еду в прибое.

Теперь же, всего через несколько дней, все это должно было исчезнуть навеки.

Клейстерман развернулся и взглянул на море. Где-то там, за милями холодной серой воды, находилась Европа — пока еще за пределами видимости.

Холодный ветер, пропахший солью, дул в лицо. Чайка-хохотун пронеслась над головой у Клейстермана, обрызгав его с пронзительным, смеющимся криком, от которого их вид и получил свое имя. Сегодня этот смех казался особенно резким и насмешливым — и особенно уместным. В конце концов, дни человечества завершены. Пора сойти со сцены.

Преследуемый глумливым смехом чайки, Клейстерман зашагал прочь от океана, через сухой песок; обломки ракушек хрустели у него под ногами. Вдоль берега тянулись низкие дюны, поросшие травой и песчанкой. Клейстерман взобрался на дюну и остановился на вершине, взглянуть на уничтожение города.

Атлантик-Сити и так уже превратился в развалины. Некогда высокие башни отелей превратились в огрызки, но роботы доедали то, что осталось от города, с поразительной скоростью. Их были миллионы, размерами от железнодорожных вагонов до едва различимых точек величиной с десятицентовик, а может, и еще меньше, размером с молекулу, вообще невидимые. Они кружили там, словно дервиши из мультиков, обдирая все, что можно было вынести из руин — сталь, пластик, медь, резину, алюминий. Не было ни шума, если не считать негромкого глухого гула, ни клубов пыли, как это было бы, если бы разрушением занимались люди, но огрызки башен отелей заметно уменьшались прямо на глазах у Клейстермана — таяли, словно сахарные головы, забытые под дождем. Клейстерман никак не мог понять, куда же все девается. Казалось, будто отходы просто исчезают, а не вывозятся каким-нибудь видимым способом, но безусловно они куда-то вывозились.

Выше по побережью другие миллиарды роботов обдирали до ниточки Манхэттен, а иные пожирали Филадельфию, Балтимор, Ньюарк, Вашингтон — все строения обреченного берега. Зачем переводить даром сырье? Все будет вывезено до того, как Европа, неумолимо движущаяся по уменьшающемуся океану, врежется в берег.

На Атлантическом побережье в любом случае оставалось к нынешнему времени немного народу, но ИИ любезно предоставили им пару месяцев, предупредив, что побережье будет разрушено, давая им время эвакуироваться. Всякий, кого не вывезут, как сырье, вместе с городами и другими бесполезными вещами, или тот, кто не окажется на пути утилизационных команд роботов, в конце концов будет уничтожен, когда две тектонические плиты врежутся друг в друга, словно захлопывающиеся двери.

Клейстерман держался довольно далеко от берега, но сейчас совершил ностальгическое путешествие сюда, двигаясь навстречу тоненькому ручейку беженцев. Он некогда прожил здесь два счастливых года, в домике неподалеку от Атлаитик-авеню, с женой, ныне давно уже покойной, и дочерьми, тоже давно уже скончавшимися, в ином мире и иной жизни. Но это было ошибкой. Здесь для него ничего не осталось.

На востоке на горизонте скапливались высокие облака; у основания они сделались серо-черными, и время от времени в них виднелся промельк молнии. Порывы ветра трепали волосы Клейстермана. Кроме неотвратимой Европы, сюда приближался еще и шторм — он собирался над тем, что осталось от океана. Клейстерман понял, что если он не хочет промокнуть, пора убираться отсюда.