Мы приблизились к воротам, что подошли бы и замку могущественного лорда; Зигфрид, не слезая с коня, наклонился и, ухватив массивное медное кольцо, с силой постучал им по такой же медной пластине, врезанной в толстые ворота.

Долго никто не появлялся, Альбрехт начал хмуриться и недовольно покряхтывать, а Зигфрид вытащил из сумки рог и протрубил с такой мощью, что даже на дальних деревьях с отчаянными криками взлетела стая ворон и тут же улетела, даже не сделав привычного круга.

Ворота не дрогнули, но в калитке довольно быстро открылось окошко. Лицо монаха смиренное, но голос прозвучал с угрозой:

— Кто такие? Чего надо?

Альбрехт кивком указал на меня.

— Те, — произнес он обрекающим голосом, — кто изволил подарить этот замок и деньги на строительство монастыря. В нашей воле было возвести… в нашей и сровнять здесь все с землей.

Дверь затряслась, тут же распахнулась, монах выскочил с ополоумевшими глазами, низко поклонился.

— Щас, щас, уже раскрываем ворота!

Мы ждали с надменными мордами, ворота распахнулись в самом деле стремительно, словно бумажные под напором ветра.

Двое монахов тут же выбежали и ухватили коней под уздцы. Слезать мы не торопились, а они бегом отвели нас через вымощенный камнем двор.

Отец Ульфилла вышел навстречу, я даже задержал дыхание, всматриваясь в его изменившееся лицо. В первый раз я с ним общался, когда он был простым деревенским попиком, но через год-два, когда ему пришлось взвалить на свои плечи огромную ответственность, от его румяной мордочки не осталось и следа: это был сильно исхудавший мужчина с выступающими скулами и торчащими ребрами, а во взгляде горела мрачная решимость отдать все силы борьбе с силами Зла.

В прошлую встречу я ему передал чертежи типографского станка и экземпляр Библии, а еще план строительства монастыря и деньги на оплату рабочих. Монастырь, как вижу, недавно закончили, вокруг все разрыто, еще трава не успела нарасти поверх глины, деревня выглядит не просто зажиточной, а богатой, словно в ней живут не католики, а протестанты.

— Приветствую, — сказал я властно, сразу показывая, что лорд здесь я, — ваше преподобие.

Он смерил меня недружественным взглядом.

— Ваше высочество… чем мы обязаны?

Ого, мелькнула мысль, неистовый Ульфилла почти что научился не начинать сразу с брани и обвинений — уже прогресс.

— Дела, — ответил я, — дела.

Он буркнул:

— Монастырь выстроен. Я отправил вам уже две группы молодых грамотных монахов.

— Знаю, — ответил я. — Но это мелочи, отец Ульфилла. Вы способны дать христианскому миру намного больше! Разве не чувствуете в себе этот огонь? Разве не слышите Глас Небесный, что повелевает вам идти и открывать глаза незрячим, будь это простые люди или сильные мира сего?

Он на миг словно бы стушевался, что меня изумило, Ульфилла всегда неистов и напорист, проговорил хриплым голосом, полным недоверия:

— Вы о чем, ваше высочество?

— О том, — сказал я высокопарно, — что Господь оставил нам этот мир и велел его сделать лучше. И каждому определил ношу… Ваша ноша тяжела, отец Ульфилла! Потому что вы здоровы, как валаамский бык… ну там, внутри.

Он проговорил мрачно:

— Ваше высочество?

— Я хотел бы с вами поговорить подробнее.

Слуги ухватили повод Зайчика, я соскочил на землю, подошвы сразу утонули в жидкой глине.

Ульфилла отступил, давая дорогу. Я двинулся впереди, задрав голову и глядя прямо перед собой, но уши чутко ловят звуки, идет ли этот гад сзади, а то кто его знает, может повернуться и отправиться по своим делам, у церкви, дескать, своя власть, а мирской, которую мы сами называем светской, священники не подчиняются.

Пред самой дверью вперед проскользнул монашек, распахнул ее и, часто кланяясь, показывал, куда идти.

Я шагал по свежевыстроенному комплексу зданий, чувствуя за спиной Ульфилла, а в голове вертится мысль, что сама идея Христа, как сына Божьего, кажется дико языческой. Зевс, как мы знаем, трахал всех женщин, какие попадались под руку, от них рождались Персеи, Гераклы, совершавшие затем подвиги, так вот и христианский бог трахнул деву Марию, только по случаю не дефлорировав, такое иногда бывает, девственная плева просто растягивается, но не рвется, что дало возможность объявить такое зачатие непорочным.

В общем, бог, у которого от земных женщин появляется сын, для меня не бог, а языческий божок, как эллинские, скандинавские, славянские и прочие-прочие боги.

С моим эстетическим вкусом я не могу допустить, что Творец, создавший одним словом вселенную, пойдет совокупляться с земными женщинами, как Зевс или Кетцалькоатль Пернатый Змей, сын Кекакупекакекутля Ушастого Змея.

Ну, это то же самое, что я пошел бы вязаться с червяком. Нет, даже с амебой…

Монах остановился впереди, голова склонена, руки скрещены на груди.