— Автокатастрофа, — сказал Лука. — Я всегда знал, что погибну в аварии. Именно так и произошло. Я ехал по скоростному шоссе и врезался в бетонный разделитель, так что машина разлетелась на кусочки. Как будто мое тело остановилось, а остальная часть меня продолжала двигаться. Почти как во сне. Даже дождя не было. Я просто потерял управление.

— А вы? — спросила Минни у слепого.

— Я умер от старости, — ответил тот после короткого молчания, вызванного, как и все его паузы, то ли задумчивостью, то ли забывчивостью (Лука не мог понять). — От старости и пренебрежения.

Снаружи сгущались сумерки, и лампа в квартире, которая всего час назад казалась такой тусклой, теперь сияла как миниатюрное солнце.

— А что случилось с вами? — спросил Лука у Минни.

— То же, что и с остальными, — ответила она. — «Мигалка».

Казалось, она не хотела пускаться в подробности, и Лука не стал настаивать.

Он, впрочем, и так знал большинство деталей. Быстро прогрессирующая болезнь, которая начиналась с зуда в глазах. Массовое бегство населения из городов и с побережий. Грабежи и вандализм. Отчаяние и жестокость. За последние несколько недель он опубликовал в газете не меньше сотни интервью, и суть всякий раз была одна и та же.

Разговор увял, и все трое сидели тихо, прислушиваясь, как капает вода из крана. С шелестящим гулким звуком капли падали на край металлической сковородки, пока та наконец не сдвинулась и не сползла в мыльную воду.

Через некоторое время Минни извинилась и сказала, что ненадолго приляжет. Она хотела дочитать книгу.

— Осталось всего двадцать страниц. Это быстро. Вы ведь не возражаете?

— Иди.

— Супер.

Она вернулась через полчаса, уже в пижаме, сунула книгу на маленькую деревянную полку, висевшую на стене гостиной, и постояла, уперев руки в бедра.

— Интересно, что я такое собиралась сделать, — сказала она. — Ну ладно. Рано или поздно вспомню.

Они еще с час обсуждали планы на завтра. Хотя Минни почти не знала города за пределами пары кварталов по соседству, она решила присоединиться к Луке и слепому в поисках других оставшихся. Они условились, что поутру, если все по-прежнему будут в сборе и никто не исчезнет, углубятся в район оранжерей. Лука чувствовал: где трое, там и четверо, а четверо просто обязаны стать пятью.

— Впрочем, насчет шести и семи не уверен, — признал он и попытался засмеяться над собственной неловкой шуткой, но от усталости вместо смешка получился зевок.

Слепой уже заснул в кресле. Лука подавил второй зевок, и Минни взяла его за руку.

— Кровать у меня всего одна, но половина — твоя.

— Ты уверена?

— Угу. Мне так будет лучше спаться.

— Хорошо, — ответил Лука. Он почистил зубы пальцем вместо щетки и вымылся мылом в форме ракушки, которое нашел в ванной. Когда он вошел в спальню, Минни уже выключила свет, но Лука еще достаточно хорошо видел, чтобы без проблем добраться до своей стороны постели. Мгновение он постоял над Минни, пытаясь привыкнуть к мысли о том, что ему предстоит спать рядом с кем-то. Казалось, мир сделал оборот словно карусель и предоставил Луке второй шанс.

— Я хочу закончить, — сказала Минни.

— Булгакова? А я думал, ты дочитала.

— Нет. Закончить свой рассказ.

Он скользнул под одеяло.

— Говори.

— Я была далеко от дома, когда появился вирус. Это важная деталь. — Минни рассказывала медленно и обдуманно, как будто шла по запутанному лабиринту незнакомых комнат. — Я поехала на торговую конференцию по поставкам офисных принадлежностей в Тусон. Я продавала канцтовары в больницы и разные агентства. В отеле нас было человек пятьсот, все из разных штатов. Когда мы узнали новости, то бросились к машинам. Я думала лишь о том, что хочу еще разок увидеть папу. Так странно… Я не видела отца с детства, и он, в любом случае, наверняка умер, но почему-то я думала только о нем. Не о маме, не о своем парне, а об отце. Но в отеле объявили карантин, и никого не выпустили с парковки. Наверное, испугались, что кто-то из нас мог быть заражен. Не знаю. В автомате оставалось еще несколько банок колы, и я взяла одну, когда возвращалась в номер. Почти все телеканалы уже не работали, а по двум оставшимся передавали репортажи из Англии. Ужасно. Трупы лежали на траве и сидели, прислонившись к деревьям. Хорошо, что ты этого не видел… — Она содрогнулась. — Честное слово. Была одна фотография из Лондона. Сотни ботинок, которые валялись на шоссе. Ничего, кроме ботинок. Наверное, люди разувались, когда бежали… неизвестно от чего. Я то и дело включала телевизор, чтобы посмотреть, нет ли чего-нибудь новенького, но ничего не было. К вечеру остался только один канал, по которому показывали какие-то голливудские свадьбы. В записи, конечно. Какие уж там голливудские свадьбы. Кажется, наутро я почувствовала себя нехорошо. Я пошла в ванную за стаканом воды, а после этого уже ничего не помню.

Она помолчала, после чего заговорила обычным голосом, лишенным налета воспоминаний:

— Кажется, всё. Извини. Просто захотелось кому-нибудь рассказать.

— Можно кое о чем спросить?

— Давай.

— Ты быстро умерла?

— Не знаю, — ответила Минни. — Такое ощущение, что я не дожила до ночи.

Она лежала на боку, свернувшись, лицом к нему. Все это время ее ноги описывали медленные полукружия под одеялом, одна поверх другой, словно волны, набегающие друг на друга. Перед тем как заснуть, он услышал бормотание Минни: «Посуда…» — и проснулся утром.

Как всегда, слепой уже встал. Он помогал Минни на кухне и наполнял кофеварку, пока хозяйка включала тостер. Они позавтракали английскими булочками с клубничным джемом, а потом отправились в город.

Улицы казались еще безлюднее, чем прежде. Большую часть мусора — обертки от гамбургеров, обрывки автобусных билетов, пустые картонные стаканчики — сдуло в реку или разнесло по тупикам. Оставшееся было слишком тяжело или обтекаемо, чтобы ветер мог его подхватить. Сломанный будильник. Резиновый упор для двери. Компакт-диск. Они казались элементами какой-то гигантской, размером с город, художественной композиции под названием «Вещи, которые мы оставляем».